называл Бонапарта молокососом, затем мальчишкой, а потом «молодым человеком».

Когда однажды Растопчин спросил у него, кого он считает лучшими полководцами, 
он, подумав, назвал Цезаря, Ганнибала и Бонапарта. А между тем Наполеон только 
начинал свою карьеру? Но столь высоко оценив французского полководца, Суворов 
жаждал сразиться с ним, твердо надеясь победить его.

Не отдавая себе, быть может, отчета в том, что составляло основу успехов 
французской армии, он констатировал беспомощность антифранцузской коалиции.

– Якобинцы побеждают потому, что у них твердая, глубокая воля, – сказал он 
одному французскому эмигранту, – а вы, ваша братия, не умеете хотеть.

Впрочем, это не значит, что Суворов готов был изменить свои политические 
убеждения. Он твердо оставался на позициях монархизма, отзываясь о революции, 
как о ниспровержении человеческих и божеских законов.

Живя в кончанской трущобе, он ловил каждое новое известие о борьбе на берегах 
Рейна и в долинах Италии. Услыхав, что французы замышляют десант в Англию, он 
расхохотался:

– Вот траги-комический спектакль, который никогда не будет поставлен!

В этом сказались и его постоянное недоверие к десантным операциям и убеждение в 
превосходстве английского флота.

Мнения кончанского отшельника живо интересовали Павла: он подослал к нему 
генерала Прево де Люмиана, в упор поставившего вопрос о возможной войне с 
Францией. Суворов продиктовал в кратких чертах план кампании: оставить два 
обсервационных корпуса у Страсбурга и Люксембурга, итти, сражаясь, к Парижу, не 
теряя времени и не разбрасывая сил в осадах. Конечно, павловские специалисты 
отвергли этот смелый, чисто суворовский план.

Пожелтела листва, умчалось короткое лето, а с ним и бодрое настроение Суворова. 
Павел исподтишка сводил счеты: снова полился дождь направленных против Суворова 
и немедленно удовлетворявшихся денежных претензий. Ввиду крайнего расстройства 
дел Суворов определил себе на полгода всего 1 600 рублей, но это, разумеется, 
не поправило его бюджета.

В декабре 1798 года он пишет своему родственнику и доверенному лицу Хвостову: 
«Вы довольно вникли в мою нищету… Вы ко мне две недели не писали. Я в бездне 
сумнениев».

Отношения с зятем, Н. Зубовым, вконец испортились, и тень от этого легла даже 
на отношения с Наташей. Все стало немило. Унылая скука вновь овладела им.

«Бездействие гнетет и томит. Душа все равно, что пламя, которое надо 
поддерживать и которое угасает, если не разгорается все сильнее».

К упадку духа присоединилось физическое недомогание. Сказывались полученные им 
шесть ран; случались приступы частичного паралича. В декабре 1798 года он 
жаловался, что «левая сторона, более изувеченная, уже пять дней немеет, а 
больше месяца назад был без движения во всем корпусе».

Нужен был какой-нибудь исход.

И вдруг в начале февраля 1799 года в тишину кончанского домика ворвался на 
фельдъегерской тройке генерал Толбухин с высочайшим рескриптом. Павел звал 
Суворова в Италию – командовать русско-австрийскими армиями, действовавшими 
против французов.




XII. Итальянская кампания


Екатерина II помогала всем крепостническим, реакционным государствам, воевавшим 
с республиканской Францией. Она готова была послать русские войска на помощь 
коалиции реакционных государств, и только внезапная смерть в 1796 году помешала 
ей осуществить эти замыслы.

Павел I выполнил то, что было задумано Екатериной. Он предоставил приют 
семитысячному корпусу французских эмигрантов, который был расквартирован на 
Волыни и в Подолии на полном иждивении русского правительства. В апреле 1798 
года было объявлено о запрещении подданным республиканской Франции въезжать в 
Россию, а вслед за тем о конфискации находившихся в России французских товаров 
и кораблей.

Используя обострившиеся отношения между русским и французским правительствами,