и валились в изнеможении на землю; таких подбирали следовавшие в арьергарде 
повозки. Суворов всячески ободрял войска; он беспрестанно объезжал части, 
беседовал с солдатами, давал им ласковые клички: Орел, Сокол, Огонь. Случалось, 
что он проезжал мимо какой– либо части не останавливаясь; это служило признаком 
неудовольствия и страшно волновало всех солдат и офицеров этой части.

3 сентября у местечка Дивин произошло первое столкновение с поляками; русские 
войска уничтожили здесь 300 польских всадников. Через три дня при монастыре 
Крупчицы был разбит авангард шестнадцатитысячного польского корпуса 
Сераковского, а 8 сентября подверглись разгрому главные силы этого корпуса и 
был занят Брест.

Поставленная перед Суворовым задача была тем самым блестяще выполнена. 
Дальнейшие действия ему приходилось предпринимать в порядке «личной инициативы»,
 и это создало немало затруднений.

Отряд Суворова возрос к этому времени до 10–12 тысяч человек. Командуя в 
турецкую войну гораздо более крупными силами, Суворов никогда не устраивал себе 
обстановки главнокомандующего, но теперь он назвал себя главнокомандующим, 
завел дежурного генерала, назначил начальником отряда генерала П. Потемкина, а 
командирами отдельных родов оружия – Буксгевдена, Исленьева и Шевича, – словом, 
всячески желал подчеркнуть свое независимое положение. Однако соседние генералы 
не признавали его. Когда он захотел усилиться некоторыми частями, чтобы начать 
немедленный поход на Варшаву, ему никто не подчинился впредь до получения 
согласия от Репнина. Пришлось отложить поход. «Близ трех недель я недвижим и 
можно сказать здесь, что Магарбал Ганнибалу: „Ты умеешь побеждать, но не 
пользоваться победой“.[82 - В сражении при Каннах (Италия) карфагенский 
полководец Ганнибал разгромил в 216 году до нашей эры римскую армию. Однако он 
не пошел немедленно на Рим и дал возможность противнику оправиться. Один из его 
соратников, Магарбал, упрекал его в этом, сказав приведенную Суворовым фразу.] 
Канна и Бржесць подобие имеют. Время упущено. Приближаются винтер-квартиры».[83 
- Винтер – квартиры – зимние квартиры.]

Но в конце концов он добился своего: в Петербурге прослышали про успешные 
действия Суворова и хотя с неохотой приказали генералам Репнину, Дерфельдену и 
Ферзену «подкреплять и всевещно содействовать» ему. Расчет был прост: если 
сумеет разбить поляков – отлично, не сумеет – с него все спросится. «Сообщество 
Ваше с Суворовым, – написал президент военной коллегии Салтыков Репнину, – я 
весьма понимаю, сколь оно неприятно быть может; все же, скрепя сердце, приказал 
отрядить войска Суворову».

Тем временем поляков постигла новая большая неудача: в бою под Мацейовицами 29 
сентября войска Ферзена нанесла им поражение. Косцюшко был ранен и взят в плен. 
Успех ма– цейовицкого сражения обеспечивал левый фланг Суворова, прикрыть 
который он ранее не мог ввиду недостатка сил. Теперь ничто не задерживало его. 
7 октября он выступил к Варшаве, предписав именем императрицы Ферзену и 
Дерфельдену двигаться туда же. Но, опасаясь «томности[84 - Томность – 
медлительность, бездействие.] действий» Дерфельдена, он направился кружным 
путем на Бельск, чтобы облегчить Дерфельдену присоединение.

Суворов внушал войскам убеждение в решительном их превосходстве над противником.
 Случилось, что в одной битве, когда у русского авангарда не было артиллерии, 
какой-то офицер доложил Суворову: «У неприятеля есть орудия». – «У него есть 
орудия? – переспросил полководец. – Да возьмите их у него и бейте его ими же».

Подходя к городу Кобылке, он встретил упорное сопротивление поляков. Бой велся 
в густом лесу. Не дожидаясь, пока подтянется пехота, Суворов лично повел в 
атаку кавалерию; когда кони не смогли долее пробиваться сквозь заросли кустов и 
деревьев, он велел кавалеристам спешиться и ударить в палаши. Эта 
необыкновенная атака пеших кавалеристов – «чего и я никогда не видел», писал 
Суворов впоследствии, – увенчалась полным успехом.

Через несколько дней после Кобылки к войскам Суворова подошли части Дерфельдена.
 У него было теперь до 30 тысяч человек (в том числе 12 тысяч конницы). С этими 
силами предстояло взять последнее препятствие на пути к Варшаве – укрепленное 
предместье ее, Прагу.

Два параллельных бруствера в 14 футов вышиной и два глубоких рва окружали Прагу.
 Перед укреплениями шли засеки и тройной ряд волчьих ям. При умелой защите это 
была очень сильная крепость. Но этой-то защиты и не было. В Варшаве царили 
смятение, борьба партий, еще более – борьба самолюбий. Преемник Косцюшки, 
Вавржецкий, оказался бездарным и безвольным командующим. Собранные в Праге 20 
тысяч поляков, введенные в заблуждение предпринятыми по приказанию Суворова 
демонстративными приготовлениям» к осаде, пассивно наблюдали действия Суворова, 
ни в чем не препятствуя ему.[85 - Накануне штурма Вавржецкий отправил из 
Варшавы 11 тысяч человек на второстепенный участок войны.] У защитников Праги 
были энтузиазм, готовность умереть, но не было ни ясного плана действий, ни 
навыка в обороне крепостей.

Утром 24 октября, спустя пять дней после появления у стен Праги, русские войска