предшественниками Пулавскими он имел то преимущество, что более правильно 
расценивал роль социального момента. Понимая необходимость концентрации всех 
народных сил, он выпустил воззвание к крестьянам с призывом о помощи. Однако и 
Косцюшко опирался главным образом на шляхетство. Он обещал крестьянству свободу 
от крепостной зависимости, но обусловил ее предварительной уплатой помещику 
всех долгов, и к тому же оставлял в силе панщину (бесплатную работу на 
помещика). Поэтому польское крестьянство вскоре отошло от восстания, что и 
послужило одной из причин его поражения.

Но на первых порах много польских крестьян, изнемогавших под панским ярмом, 
хлынуло к Косцюшке. Он умело организовал их, создал сильную конницу и 
многочисленную артиллерию. Уже не разрозненные отряды времен Барской 
конфедерации, а как бы выросшая из-под земли сильная армия выступила против 
войск России и Пруссии. Восстание разразилось в начале 1794 года. Размещенный в 
Варшаве русский отряд был захвачен врасплох и вырезан, причем погибло до 4 
тысяч человек. Тотчас же 60 тысяч русских солдат под начальством Репнина были 
двинуты в Польшу. К ним присоединились 35 тысяч пруссаков.

Косцюшко выставил около 90 тысяч человек хорошо организованного войска, не 
считая пятидесятитысячного крестьянского ополчения. Первый период кампании не 
дал успеха ни одной из сторон. Несмотря на все преимущества регулярных армий, 
Россия и Пруссия не могли справиться с поляками, «Война ничего не значащая 
становится хитрою и предерзкою, – писал один из начальников русской армии, 
Салтыков. – Повсюду мы бьем и гоняем (поляков. – К. О.), а из этого ничего не 
выходит». Приближалась осень; казалось, предстояло зимнее затишье, во время 
которого поляки успели бы укрепиться и усилить свои войскаА это тревожило 
екатерининское правительство не столько с военной точки зрения, сколько с 
внутриполитической. Правительство опасалось, как бы русские крепостные 
крестьяне не начали волноваться. «Кажется, главное достигнуто, – писал канцлер 
А. А. Безбородко через несколько месяцев после возникновения польской войны, – 
что не вспыхнул бунт в губерниях наших». Затяжная война с Польшей потому и 
тревожила дворянство, что могла способствовать «бунту». Командовавший войсками 
на Волыни П. А. Румянцев получил от Екатерины предписание оказать «энергичное 
содействие» Репнину. Румянцев решил привлечь к участию в боевых действиях 
Суворова.

Однако в первое время Румянцев не вызывал Суворова, если не считать 
незначительного поручения обезоружить волновавшиеся польские части, включенные 
в 1793 году в состав русской армии. Ему было известно, что в Петербурге к 
Суворову относятся неприязненно, что Екатерина находится еще под влиянием 
потемкинских отзывов о нем. Но вместе с тем он лучше, чем кто-нибудь другой, 
понимал, какую мощную силу представляет собою этот неуживчивый старый 
полководец. Решив любой ценой добиться успеха в Польше, Румянцев по собственной 
инициативе, без сношений с кабинетом, послал в августе Суворову предписание 
выступить на театр военных действий.

На первых порах Румянцев указал Суворову незначительную и чисто демонстративную 
задачу: напасть на поляков в брестском направлении, чтобы облегчить ведение 
операции на главном театре. «Надлежит сделать сильный отворот со стороны 
Бреста», предписывал он, втайне надеясь, впрочем, что Суворов сумеет взять 
Люблин. Но вряд ли кто-нибудь сомневался в том, что Суворов разобьет эти рамки.

– Он ни в чем общему порядку не следует, – заявил Салтыков Репнину. – Приучил 
всех так думать о себе, ему то и терпят.

Канцлер Безбородко, лучше многих других оценивавший дарование Суворова, писал в 
сентябре Воронцову: «Я не считаю за большую потерю отступление от Варшавы; ибо 
содействие отряженного от фельдмаршала корпуса графа Суворова-Рымникского может 
довести к концу усмирение Польши, и, конечно, Варшава им взята будет, хотя бы и 
зимою».

Сам Суворов меньше всего был склонен ограничиться предложенной ему 
третьестепенной ролью. Он выехал с твердым намерением расширить пределы своих 
операций, привлечь к себе другие, более крупные отряды, – словом, начать снова 
почти уже законченную кампанию и потянуть за собой к Варшаве все ближайшие силы 
русской армии.

14 августа Суворов во главе пятитысячного отряда выступил в Польшу. Он вел 
войска с обычной стремительностью – по 25–30 верст в каждый переход. Это в три 
раза превосходило нормы XVIII столетия. Кто-то назвал его движение 
форсированным маршем. Суворов пришел в негодование:

– У меня нет медленных и быстрых маршей. Вперед! И орлы полетели!

Еще когда он издали следил за развертывавшейся в Польше борьбой, он словно 
невзначай обронил, что он бы там «в сорок дней кончил». Теперь он хотел 
осуществить это заявление. Войскам было приказано не брать зимнего платья, 
кроме плащей; сам он оделся в белый китель.

Не все солдаты могли выдержать стремительность похода. Многие выходили из рядов