|
Очаковского района. В письме от 7 января 1793 года Екатерина II рекомендовала
Суворову поспешить мерами осторожности, «дабы естьли Порта,[79 - Порта – Турция.
] паче чаяния, заведена будет возмутителями французами в неприязненные против
нас действия, везде встретила сильнейший отпор и уничтожение всяких покушений».
Суворов выехал на юг, исполненный больших надежд. Всякая перемена была для него
желанна, тем более, что военные приготовления Турции сулили в перспективе
боевую службу. Имя его было овеяно уже такой славой, что самый факт его
прибытия на юг произвел в Европе огромное впечатление. В январе 1793 года
русский резидент в Константинополе А. С. Хвостов писал Суворову: «Один слух о
бытии вашем на границах сделал и облегчение мне в делах и великое у Порты
впечатление: одно имя ваше есть сильное отражение всем внушениям, кои от
стороны зломыслящих на преклонение Порты к враждованию нам делаются».
С помощью даровитого инженера Деволанта Суворов быстро привел в порядок
крепостную систему. Но на его беду, едва он прибыл в Херсон, возобновились
преследовавшие его неприятности.
Приступив к возведению крепостных построек, он заключил контракты с
поставщиками и, не располагая денежными суммами для задатков, выдал векселя.
Финансовое ведомство, однако, очень неаккуратно высылало деньги для оплаты
векселей. Суворову было разъяснено, что политическое положение не требует
спешности в работах и что нужно быть поэкономнее. Он тотчас вскипел; его
теперешние обязанности не очень были ему по душе, но он хотел исполнять их
добросовестно. «Политическое положение извольте спросить у вицеканцлера, а я
его постигаю, как полевой офицер. Пропал бы год, если бы я чуть здесь медлил
контрактами, без коих по состоянию страны обойтись не можно». Этот желчный тон
вызвал, как обычно, плохие результаты. Особым рескриптом ему повелевалось
заключать контракты только через казенную палату, а ранее заключенные
объявлялись расторгнутыми.
Суворов был поражен. «Боже мой, в каких я подлостях; и кн. Григорий
Александрович никогда так меня не унижал». Вдобавок ему приходилось возместить
подрядчикам уже произведенные ими расходы на сумму около 100 тысяч рублей. Он
вынужден был занять у некоего Красноглазова 100.000 руб., а затем, не видя
иного выхода, распорядился продать свои имения, но тут уже Екатерина сочла, что
дело зашло, чересчур далеко, и приказала отпустить из казны требовавшуюся сумму.
После всего этого Суворов стал относиться к своей работе с отвращением. Ничего,
кроме новых злоключений, не ждал он от нее. Переписка его полна выражений
неудовольствия: «Бога ради, избавьте меня от крепостей, лучше бы я грамоте не
знал», «Малые мои таланты зарыты», «Известны мне многие придворные изгибы,
коими ловят сома в вершу, но и там его благовидностями услаждают, а меня
обратили в подрядчика» и т. п.[80 - Подчеркиваем, что эти жалобы были вызваны
не самим фактом, что ему приходилось заниматься фортификацией, а создавшимся
положением. Переменив род деятельности, он надеялся оказаться в лучшей
обстановке.]
По отзыву окружающих, Суворов никогда не был так сварлив и желчен, как в это
время. Бывали, впрочем, проблески: иногда он устраивал катанья с гор, прогулки,
танцы, причем сам плясал по три часа кряду. Но это было кратковременно и снова
сменялось угрюмой раздражительностью.
– Я буду говорить всегда, – повторял он: – кто хорош на первой роли, никуда не
годен на второй.
Летом 1793 года он послал государыне просьбу уволить его волонтером к союзным
армиям, сражавшимся против Франции; там он видел желанный простор для боевой
работы, там было с кем померяться силами. Слухи об успехах французских армий
волновали его, напрягли, по его выражению, все военные жилы.
Ходатайство его, конечно, не было удовлетворено. Но он не оставлял мысли о
волонтерстве, чтобы «там какою чесною смертью свой стыд закрыть». В ноябре того
же 1793 года он пишет Хвостову: «Подвижность моя за границу та же, и коли
препона, то одна Наташа» (его дочь).
Через год он повторил свою просьбу. «Всеподданнейше прошу всемилостивейше
уволить меня волонтером к союзным войскам, как я много лет без практики по
моему званию». В этом прошении заключался глухой протест против того, что его
не используют в начавшейся борьбе с поляками. Екатерина снова отказала, подав,
однако, надежду на скорую «военную практику». Он не поверил, но в этот раз
обещания сбылись.
* * *
|
|