Именно с Фокшанского сражения турки выделили Суворова среди всех прочих 
военачальников. Имя «Топал-паши»[62 - «Хромой генерал» – так турки прозвали 
Суворова. Как-то он наступил на иголку, она сломалась у него в пятке, и он 
начал прихрамывать.] стало, внушать им страх.

Одна из любопытнейших особенностей Фокшанской битвы – это метаморфоза, 
происшедшая там с австрийскими войсками. Воодушевленные уверенностью Суворова, 
видя храбрость и стойкость русских солдат, австрийцы также дрались храбро. От 
их былой инертности не осталось и следа.

На обратном пути в Бырлад Суворов отправил Репнину и Потемкину лапидарные 
донесения о сражении. Потемкин написал по этому поводу Репнину: «О фокшанском 
деле я получил, так сказать, глухую исповедь и не знаю, что писать ко двору. 
Синаксарии[63 - Синаксарии – «краткий житейник (то есть собрание житий святых.
 – К. О.) и толкование праздников» (Словарь Даля). Потемкин употребляет это 
слово в смысле – донесение.] Александра Васильевича очень коротки; извольте 
истребовать от него подробного донесения, как дело происходило и куда 
неприятель обратился». Одновременно он сделал выговор Репнину за чрезмерно 
горячее поздравление, посланное принцу Кобургскому: «В письме к Кобургу вы 
некоторым образом весь успех ему отдаете. Разве так было? А иначе не нужно их 
так подымать, и без того они довольно горды».

Суворов сразу вернул себе былой престиж и стал действовать более свободно, не 
озираясь так опасливо, как прежде, на стороживших каждый его шаг Репнина и 
Потемкина.

Август прошел в полном бездействии. Турки оправились от фокшанского поражения и 
задумали грандиозную операцию: разбить сначала австрийцев, а потом обрушиться 
на расположенные по линии Бырлад-Яссы русские войска. Искусным маневром – 
демонстрацией своего тридцатитысячного отряда под Измаилом – турки обманули 
Потемкина и побудили его сосредоточить главные силы в этом районе. Между тем у 
местечка Рымника сосредоточивалась огромная армия под начальством великого 
визиря Юсуф-паши. Со дня на день она готовилась перейти в наступление.

В начале сентября 1789 года австрийцы получили через лазутчиков сведения о 
приближении этой свыше чем стотысячной армии. Австрийский командующий, принц 
Кобургский, тотчас обратился за помощью к своему испытанному союзнику – 
Суворову.

Мало доверяя сведениям принца Кобургского, Суворов решил выждать дальнейших 
известий. Но через сутки прискакал второй курьер – турки подошли к австрийским 
позициям, и со дня на день можно было ждать атаки. На клочке бумаги карандашом 
Суворов написал принцу Кобургскому одно слово: «Иду!»

Наличные силы его составляли 10 тысяч человек. Из них 3 тысячи он оставил для 
прикрытия своего тыла от возможной атаки турок и взял с собой только 7 тысяч. 
Командирами были взяты хорошо известные ему генерал-майор Позняков, бригадиры 
Бурнашов и Вестфален, кавалерийские полковники Поливанов и Шрейдер, 
артиллерийский майор Яков Гельвиг.

Уведомив Потемкина о своем движении, он немедленно, глубокой ночью, выступил в 
поход. Потемкин, в свою очередь, послал донесение в Петербург, пояснив, что 
«Кобург почти караул кричит, и наши едва ли к нему во-время поспеют».

Однако Суворов поспел. Идя по размытой дороге, под проливным дождем, 
вынужденный наводить в пути сорванный разбушевавшейся рекой мост, он проделал в 
течение двух суток около 100 верст и утром 10 сентября примкнул к левому крылу 
австрийцев. Он привел с собой 11 батальонов пехоты, 12 эскадронов кавалерии, 2 
полка казаков, 800 арнаутов (вооруженных молдаван), при 30 орудиях. Существует 
рассказ, что когда один шпион доложил великому визирю о появлении Суворова, 
визирь велел повесить его за распространение небылиц.

Безмерно обрадованный, принц тотчас явился для обсуждения плана действий. 
Суворов принял его в простой палатке, на охапке свежего сена и, не дав ему 
изложить составленной австрийцами диспозиции, развил свой проект. Ежели турки 
еще не наступают, заявил он, значит они не закончили сосредоточения сил. В 
таком случае надо немедленно атаковать их. Принц Кобургский колебался: русских 
и австрийцев вместе было 24 тысячи, то есть в четыре раза меньше, чем турок. Но 
Суворов поставил вопрос ультимативно, пригрозив, что в случае отказа атакует 
только своим семитысячным корпусом. Он указал, что при крупном неравенстве сил 
лишь внезапная и быстрая атака обещает успех, что многочисленность турок будет 
способствовать их беспорядку и, наконец, усмехнулся он. «турок все же не 
столько, чтобы заслонить нам солнце». В конце концов австрийский полководец 
подчинился более сильной воле и отдал себя в распоряжение Суворова…

Немедленно после совещания с принцем Кобургским Суворов поскакал к реке Рымне, 
вскарабкался, несмотря на свои шестьдесят лет, на высокое, дерево и долго 
обозревал турецкие позиции. В голове его постепенно складывался план сражения. 
Позиции турок были очень удобны для обороны. Они прикрывались с фронта и с