Это письмо очень характерно для Суворова. Он был вполне искренен, когда писал 
его. Он в самом деле не признавал лжи и притворства, а недостаткам своего 
характера (желчность, вспыльчивость) не придавал значения.

Однако и это письмо не достигло цели. Только в сентябре 1786 года последовало 
назначение Суворова в Екатеринослав– скую армию для командования кременчугскими 
войсками; одновременно Суворов был, по старшинству, произведен в генерал-аншефы.
[48 - По воинскому уставу Петра I, этот чин соответствовал главнокомандующему; 
во времена Екатерины II он предшествовал фельдмаршальскому.]

Суворов охотно поехал к Потемкину. Он уважал его больше других государственных 
деятелей. Он знал, что, наряду с тяготением к показному, наряду с хладнокровным 
истреблением десятков тысяч людей на работах по благоустройств\ 
подведомственных областей, Потемкин проявлял и подлинную заботу о солдатах. За 
это редкое свойство Суворов многое прощал фавориту царицы.

«Красота одежды военной состоит в равенстве и в соответствии вещей с их 
употреблением, – излагал свои мысли Потемкин во всеподданнейшем докладе в 1785 
году. – Платье должно служить солдату одеждою, а не в тягость. Всякое 
щегольство должно уничтожить, ибо оно есть плод роскоши, требует много времени, 
иждивения и слуг, чего у солдата быть, не может».

Это было крупное новаторство по сравнению с прежними понятиями, столь роковым 
образом воскрешенными вскоре Павлом I.

«Завиваться, пудриться, – продолжал там же Потемкин, – плесть косы – солдатское 
ли сие дело? У них камердинеров нет. На что же пукли? Всяк должен согласиться, 
что полезнее голову мыть и чесать, нежели отягощать пудрою, салом, мукою, 
шпильками, косами. Туалет солдатский должен быть таков, что встал, то и готов».

Вместо громоздкого великолепия прежних воинских нарядов Потемкин ввел новую, 
удобную форму. Сложные парикмахерские сооружения были уничтожены, конница 
должна была просто закручивать усы, пехота подымала усы кверху; бакенбарды были 
в армии запрещены.

Реформы не ограничились вопросами одежды. Они коснулись основ военного 
устройства. В одном распоряжении на имя Репнина (1788) Потемкин писал:

«Из опытов известно, что полковые командиры обучают части движениям, редко 
годным к употреблению на деле, пренебрегая самые нужные. Для того сим 
предписываю, чтоб обучали следующему:

1. Марш должен быть шагом простым и свободным.

2. Как в войне с турками построение в каре испытано выгоднейшим, то и следует 
обучать формировать оный из всякого положения.

3. Наипаче употребить старание обучать солдат скорому заряду и верному прикладу.


Унтер-офицерам и капралам отнюдь не позволять наказывать побоями, а понуждать 
ленивых палкой не больше шести ударов.

Отличать примерных солдат, отчего родится похвальное честолюбие, а с ним и 
храбрость».

По-иному, чем большинство генералов, смотрел Потемкин и на солдат. «Поставляя 
главнейшим предметом для пользы службы сбережение людей и доставление им 
возможных выгод, – писал он в ордере[49 - Ордер – предписание, распоряжение.] 
князю Долгорукову, – особливо же призрение больных, предписываю вашему 
сиятельству подтвердить о том наистрожайше во все полки и команды».

Беда была в том, что Потемкин, по свойственному ему непостоянству, не очень 
следил за соблюдением новых порядков. Но самый факт столь авторитетной 
поддержки их имел громадное значение и подводил надежный фундамент под 
соответственные реформы Суворова.

В начале 1787 года Екатерина в сопровождении блестящей свиты выехала в 
путешествие. До Киева царский поезд двигался на перекладных – на каждой станции 
его ожидали 560 свежих лошадей; далее по Днепру – на 80 галерах. Потемкин 
превзошел самого себя, стремясь поразить великолепием и убедить в благоденствии 
своего края. Каждая галера располагала своим «хором музыки». На берегах 
толпился разряженный «народ»; для оживления пейзажа были согнаны стада, тайно 
перегонявшиеся ночью по пути следования кортежа; на горизонте вспыхивали 
колоссальные фейерверки – настоящее чудо пиротехники, кончавшиеся букетом из 
100 тысяч ракет. Сопутствовавший Екатерине австрийский император Иосиф II 
назвал путешествие «галлюцинацией».

К маю императрица добралась до Кременчуга, и здесь Потемкин предложил