посмотреть маневры. Суворов имел всего несколько месяцев для обучения своей 
новой дивизии, но за этот короткий срок он обучил войска исключительной 
точности и четкости перестроений и энергии маневра. Смотр произвел на всех 
ошеломляющее впечатление. «Мы нашли здесь расположенных в лагере 15 тысяч 
человек превосходнейшего войска, какое только можно встретить», сообщала 
Екатерина Гримму.

Щедро раздавая награды, императрица обратилась и к Суворову с вопросом, чем его 
наградить. Но Суворову уже давно было не по себе. Вся эта шумиха не нравилась 
ему. Он не видел ничего замечательного в продемонстрированном им своем обычном 
строевом учении; в то же время для него было ясно, что больше всех сумеют 
нажить капитал на успешных маневрах сам Потемкин и облепившая его туча 
прихлебателей. В этих условиях предложенная награда не радовала его. и на 
вопрос Екатерины он дал столь типичный для него, чисто эзоповский ответ:

– Давай тем, кто просит, ведь у тебя и таких попрошаек, чай, много. – И потом 
добавил: – Прикажите, матушка, отдать за квартиру моему хозяину: покою не дает.

– А разве много? – недоуменно спросила императрица.

– Много, матушка: три рубля с полтиной. – серьезно заявил Суворов.

Екатерина ничего не ответила на эту выходку; деньги были уплачены, и Суворов с 
важным видом рассказывал:

– Промотался! Хорошо, что матушка за меня платит, а то беда бы.

Впрочем, уезжая из Новороссии, государыня пожаловала злоязычному полководцу 
драгоценную табакерку, усыпанную бриллиантами.

«А я за гулянье получил табакерку с 7 тысячами рублей», иронически писал он об 
этом.




* * *



Мир, заключенный в Кучук-Кайнарджи, был подобен короткому отдыху бойцов перед 
новой схваткой. Потемкин развивал перед Екатериной свой «греческий проект»: 
изгнать турок из Европы, завладеть Константинополем и объединить под 
покровительством России все славянские народы Балканского полуострова. 
Императрица видела трудности этого предприятия, но давала себя увлечь им, 
потому что помещичье хозяйство, особенно на юге России, все больше 
втягивавшееся в товарный оборот, остро нуждалось в черноморских путях. Турция, 
запиравшая выход из Черного моря, препятствовала экономическому развитию 
русских черноморских областей и осваивавшегося русским правительством Крыма. 
Столкновение с ней было неизбежно. К тому же Турция держала себя чрезвычайно 
воинственно. Там жили мечтой о реванше. Отторжение Крыма, слухи о дальнейших 
планах русского правительства, падение авторитета султана – все это были тяжкие 
удары, парализовать которые можно было только победоносной войной. Это мнение 
поддерживалось английским, французским и прусским посланниками. Снова появился 
на сцене весь ассортимент интриг и хитроумных заверений: обещано было 
выступление Швеции против России, возобновление войны Польшей, нейтралитет 
Австрии, денежная помощь Европы и т. д. и т. п. Турция верила всему этому, 
потому что хотела верить.

На самом деле Турция находилась в состоянии государственной, культурной и 
экономической отсталости, и эту отсталость особенно остро испытывали 
подвластные ей народы.

Атмосфера накалялась с каждым днем. Последней каплей, переполнившей чашу, 
явилась поездка Екатерины в Крым. В Константинополе это было сочтено за явную 
демонстрацию. Русскому посланнику Булгакову был предъявлен самонадеянный 
ультиматум – возвратить Турции Крым и признать не действительными последние 
трактаты. Турция разговаривала с Россией так, как разговаривают только с 
побежденной страной. Булгаков, разумеется, отказал. В ответ турки, согласно 
усвоенной ими манере начинать войну, заключили посланника в Семибашенный замок.

Таким образом, война началась, и притом в очень неблагоприятный для России 
момент: 1787 год был неурожайным, хлеб пекли наполовину с соломой. В Москве 
были случаи голодной смерти, а в Петербурге голодные бунты рабочих. Цена 
четверти ржи поднялась до 7 рублей (в 1773 году – 2 руб. 19 коп.). Питать армию 
было в этих условиях очень трудно.[50 - А. Русов. Осада и взятие Очакова, Киев, 
1888, стр. 14.]

Русское правительство ничего не делало для того, чтобы избежать войны, но когда 
она стала фактом, обнаружилось, что к войне не готовы. Полки были