предпринял штыковую атаку. Атака эта весьма примечательна: Суворов атаковал 
пехотой конницу – случай, почти не имевший прецедентов в военной практике. 
Штыковой удар был проведен с обычной энергией. Поляки бежали, и 
немногочисленные кавалеристы Суворова преследовали их на протяжении трех верст, 
в то время как пехота, по его распоряжению, вела частую стрельбу – с целью 
«психического воздействия» на неприятеля. Поляки были настолько деморализованы, 
что не могли остановиться, хотя под конец их преследовали всего десять 
кавалеристов во главе с самим Суворовым. Вдобавок они понесли тяжелую потерю в 
лице Франца Пулавского, убитого в схватке.

В этом бою Суворов проявил необычайную отвагу: в самом начале он с 50 драгунами 
атаковал батарею, обстреливавшую мост, через который должны были наступать 
гренадеры. Драгуны в решительный момент обратились вспять, оставив Суворова 
одного. Но, вместо того чтобы броситься на одинокого всадника, польские 
артиллеристы отвезли батарею за линию.

Дело под Ореховом выдвинуло Суворова в первый ряд русских военачальников в 
Польше и принесло ему чин генерал-майора.

После Орехова. Суворов избрал средоточием своего отряда город Люблин и разослал 
оттуда во все стороны мелкие отряды, неустанно гонявшиеся за появлявшимися 
партиями конфедератов.

В такого рода деятельности прошел весь 1770 год. Осенью этого года полководец 
едва не погиб: переправляясь через Вислу, он неудачно прыгнул на понтон, 
ударился грудью о край понтона, упал в воду и стал тонуть. Один из солдат 
схватил его за волосы и спас; но Суворов так сильно ударился грудью, что 
проболел три месяца.

Беспощадно громя отряды конфедератов, он очень человеколюбиво обращался с 
побежденными и часто отпускал их на родину под честное слово, что они не будут 
более участвовать в войне. – В бытность мою в Польше сердце мое никогда не 
затруднялось в добре и должность никогда не полагала тому преград, – говорил 
Суворов.

Он приказывал хорошо обращаться с пленными и кормить их, «хотя бы то было сверх 
надлежащей порции». Недоумевавшим по этому поводу офицерам он разъяснял, что 
«благоприятие раскаявшихся возмутителей пользует более нашим интересам, нежели 
разлитие их крови».

В этом была и гуманность и политическая дальновидность.

В 1770 году конфедераты получили деятельного организатора в лице французского 
генерала Дюмурье, явившегося в Польшу в сопровождении отряда французских солдат.


Связанное с прибытием Дюмурье оживление военных действий открыло и для Суворова 
некоторые перспективы. Он двинулся против нового противника и, выйдя из Люблина,
 взял приступом местечко Ландскрону (Ланцкрону) (в 30 верстах от Кракова). В 
этом деле, между прочим, были прострелены его шляпа и мундир.

Овладев местечком, он порешил взять и цитадель, в которой заперлись поляки, но 
здесь постигла его неудача, одна из редких неудач в его военной карьере, – 
конфедераты отбили штурм, причем русские понесли потери: было убито 22 солдата, 
ранено 6 офицеров и 27 солдат. Сам Суворов был при этом легко ранен; была 
ранена и лошадь под ним. Пришлось отступить.

Неудачный исход предприятия был обусловлен совершенным незнакомством войск, не 
прошедших суворовской школы, с техникой штурма крепостей. В письме к Веймарну 
Суворов горько иронизировал по этому поводу: «Имели мы прежде вымышленные 
слова: Строй фронт по локтю! Раздайся из середины крыльем! Фронт назад! Поет 
для скуки взводный командир: В средину сомкнись! Стройся в полторы шеренги! 
Стройся в три шеренги! Строй ряды, в шесть шеренг! Наконец, тысячу таких слов… 
Все под Ланцкроной исчезло!»

Неудачная стычка под Ландскроной, разумеется, ни в малой степени не повлияла на 
энергичную, инициативную тактику Суворова. К этому времени он уже прочно 
утвердился в своих взглядах на военное дело, иллюстрацией чего может служить 
его интересное письмо ротмистру Вагнеру (от 25 февраля 1771 г.): «Сикурс есть 
слово ненадежной слабости, а резерв – склонности к мужественному нападению; 
опасность есть слово робкое и никогда как сикурс слово чужестранное, да на 
русском языке никогда не употребляемое и от меня заказанное, а на то служит 
осторожность. А кто в военном искусстве мудр, то над сим предосторожность, а не 
торопливость, свыше же резерва называется усилие, то есть что и без него 
начальник войска по его размеру и храбрости сильным быть себя почитает. Сикурс, 
опасность и протчие вообразительные во мнениях слова служат бабам, кои боятца с 
печи слезть, чтоб ноги не переломить, а ленивым, роскошным, и тупозрячим 
(нужны) для подлой обороны»…

Подлинно суворовское, великолепное высказывание! В нем с предельной четкостью и