Суворов был одним из наиболее образованных русских людей своего времени. Он 
знал математику, историю, географию; владел немецким, французским, итальянским, 
польским, турецким, был знаком с арабским, персидским и финским языками; был 
основательно знаком с философией, с древней и новой литературой. Военная 
эрудиция его была изумительна. Он проштудировал все важнейшие военные книги, 
начиная с Плутарха, вплоть до своих современников, изучил фортификацию и даже 
сдал экзамен на мичмана.

Во всей екатерининской России не было, пожалуй другого человека, который бы в 
разгаре громадной работы столь тщательно следил за периодической заграничной 
прессой.

Французский эмигрант маркиз Марсильяк свидетельствует: «Суворов обладал 
глубокими сведениями в науках и литературе. Он любил выказать свою начитанность,
 но только перед теми, коих считал способными оценить его сведения. Он 
отличался точным знанием всех европейских крепостей, во всех подробностях их 
сооружений, а равно всех позиций и местностей, на которых происходили 
знаменитые сражения».

Сохранился рассказ, будто однажды Суворов выразился: «Не будь я военным, я был 
бы поэтом». Неизвестно в точности, была ли произнесена им эта фраза, но факт 
таков, что генералиссимус российских армий питал неизменный интерес к поэзии и 
сам постоянно порывался писать стихи. Служа Марсу, Суворов всегда был 
поклонником Аполлона.

Стихотворения Суворова не отличаются особыми достоинствами. С точки зрения 
формальных достоинств муза Суворова не превышала среднего уровня его эпохи. К 
чести Суворова надо сказать, что он сам отлично понимал это. Когда один из 
современников назвал его однажды поэтом, он решительно отклонил это звание. 
«Истинная поэзия рождается вдохновением, – произнес он. – Я же просто складываю 
рифмы».

Будучи во всем последовательным, он никогда не печатал своих стихов.

И все-таки стихи всегда были слабостью его исключительно волевой, сильной 
натуры.

В бумагах Суворова, относящихся к периоду итальянской кампании, имеется четко 
переписанное стихотворение:

		Эпиграмма
		На пламенном шару остановилось время,
		И изумленное ко славе вопиет:
		Кто муж сей, с кем в родство
		Вошло венчанных племя?
		От славы вдруг ответ:
		Се вождь союзных сил,
		Решитель злых раздоров,
		Се росс! Се мой герой!
		Бессмертный то Суворов!

На этом листе рукою полководца сделана пометка: «Сии стихи неизвестно кем 
писаны, но прекрасны».

Суворов очень любил прибегать к стихотворной форме и в частной переписке.

Стоит привести письмо, отправленное им дочери Наташе в 1794 году из Польши:

		Нам дали небеса 24 часа.
		Потачки не даю моей судьбине,
		А жертвую оным моей монархине.
		И чтоб окончить вдруг,
		Сплю и ем, когда досуг

В том же году он послал ей очень любопытное письмо, в котором касался 
злободневного тогда вопроса о выборе жениха:

		Уведомляю сим тебя, моя Наташа:
		К осцюшко злой в руках: Ура! Взяла наша!
		Я всем здоров: только немножко лих
		На тебя, что презрен избранный мной жених.
		Коль велика дочерняя любовь к отцу,
		Послушай старика, дай руку молодцу.
		А впрочем никаких не хочешь слышать (в)здоров.
		Нежнейший твой отец, граф Рымникский-Суворов.

Пристрастие Суворова к стихам проявлялось не только в личной, но и в 
официальной переписке. Не говоря уже о его подчиненных, он и австрийским 
генералам во время итальянской кампании неоднократно давал указания в форме 
немецких или французских стихов. Сообщение военных реляций в форме стихов было