яд… Первая великая война с Францией должна быть также и последняя.

Впрочем, он не обманывался насчет того, как будут сражаться австрийцы. С 
обычной проницательностью он писал, предвидя события 1800 года: «Они храбры, я 
их испытывал и оставлю армию победительнее Евгеньевой;[135 - То есть более 
способной одерживать победы, чем даже при Евгении Савойском – талантливом 
австрийском полководце (1663–1736).] но без меня их же побьют».

Обострились отношения также между Россией и Англией (в связи с поражением 
посланного Павлом I семнадцатитысячного отряда генерала Германа; этот отряд 
должен был действовать совместно с англичанами в Голландии, и Павел считал, что 
разгром его произошел отчасти по вине англичан).

Павел I с обычной экспансивностью резко изменил курс своей внешней политики.

В начале января 1800 года Суворов получил собственноручное письмо императора, в 
котором объявлялось, что «обстоятельства требуют возвращения армии в свои 
границы…»

26 января армия двумя колоннами вступила в Россию.

Сохранились сведения, что, вернувшись из Швейцарии, Суворов очень тревожился о 
том, как будет воспринято безрезультатное окончание похода, не умалит ли оно 
его полувековой военной славы. Но опасения его были напрасными. Было ясно до 
очевидности, в чем крылась действительная причина неудачных результатов похода, 
а проявленные им самим и всей армией необыкновенные стойкость и мужество только 
укрепили за Суворовым и его войсками мировую славу.

Павел I присвоил Суворову чин генералиссимуса всех российских военных сил и 
посылал ему необычайно дружеские письма. «Извините меня, что я взял на себя 
преподать вам совет…», «Приятно мне будет, если вы, введя в пределы российские 
войска, не медля ни мало приедете ко мне на совет и на любовь», «Сохраните 
российских воинов, из коих одни везде побеждали, оттого что были с вами, а 
других победили, оттого что не были с вами» – такими фразами пересыпаны письма 
императора Суворову в этот период. Армия получила щедрые награды: почти всем 
офицерам были присуждены ордена и крупные денежные премии; все унтер-офицеры 
были произведены в офицеры, а нижним чинам, героям Нови и Паникса, была выдана 
чисто «царская» награда: каждый из них получил… по 2 рубля!

Европейские государства соперничали в выражении внимания и восхищения Суворову. 
Австрийский император – не без больших, правда, дебатов в гофкригсрате – 
прислал ему большой крест Марии-Терезии; баварский курфюрст, сардинский король, 
саксонский курфюрст осыпали его наградами. Курляндская принцесса была 
помолвлена с Аркадием Суворовым. Лорд Нельсон в письмах уверял Суворова, что «в 
Европе нет человека, который бы любил вас так, как я».[136 - Суворов очень 
вежливо отвечал на письма Нельсона, но его всегдашнее критическое отношение к 
людям не изменило ему и здесь. Однажды, когда Нельсон, вместо того чтобы 
принять активное участие в операциях, оставался в бездействии вместе с леди 
Гамильтон в Палермо, Суворов написал ему: «Палермо не остров Цитера» 
(«Москвитянин», 1844, № 9, стр. 153).]

Русский посол в Лондоне Воронцов уведомлял, что в Англии имя Суворова 
«произносится не иначе, как с энтузиазмом».




Лорд Гренвиль заметил: «Именно так следовало бы вести войну повсюду», и, 
касаясь полученных сведений о новых происках Австрии, добавил: «… а не 
парализовать политическими интригами храбрую армию, которая горит желанием 
померяться с врагом».

В этом звонком хоре слышались, правда, и другие голоса. Массена напечатал 
самовлюбленную реляцию, в которой силился изобразить русскую армию уничтоженной 
им; во Франции выпускались пасквили и памфлеты против старого полководца. 
Суворов опубликовал веское опровержение реляции Массены, а пасквили читал с 
удовольствием и справлялся, нельзя ли переиздать эти «бранные бумажки».

Хотя кое-кто склонялся к мнению, что стратегические дарования Суворова менее 
велики, чем его несравненный гений тактика, но все признавали его великим 
полководцем, отмечая, что он не был побежден ни в одном крупном сражении, что 
под Рымником он с 25 тысячами человек победил до 100 тысяч, под Козлуджи с 8 
тысячами разбил 40 тысяч, а под Треббией с 22 тысячами победил 33 тысячи.

В юношеских мечтах своих видел Суворов такую славу. Но она пришла слишком 
поздно: он чувствовал уже холодное дыхание смерти, воспоминания его хранили 
тяжкий груз обид и несправедливостей, которым он не раз подвергался в своей 
жизни. Лучи этой славы казались ему теплыми, но не обжигали его.

Все же он был в это время очень весел и подвижен. Январь 1800 года он провел в