ученых писцов, зачитывавших запечатанные послания от его заместителей.

Он отсутствовал слишком долго. Выслушав все отчеты, Кир испытал потрясение, 
настолько преобразилась картина хорошо знакомого Запада. Гарпаг умер, и сатрапы 
из Анатолии умоляли Кира вмешаться. Губару упрашивал его вернуться, чтобы 
оказать сопротивление бедствию, надвигавшемуся из Вавилонии, где, пока пировал 
Валтасар, стала умирать земля. Кир должен был спросить, кто такой Валтасар, и 
узнал, что так звали старшего сына царя Набонида.

Его глубоко обеспокоили вести из родных Парсагард. На четвертый год отсутствия 
Кира Камбис собрался вести армию против фараона Египта, когда-то бывшего 
союзником Креза. В послании самого Камбиса ничего не говорилось об этих планах, 
хотя сын почтительно сообщал ему итог за год по сокровищам, находившимся в его 
распоряжении, и выражал надежду на благополучие и новые победы своего 
царственного отца. Кир еще раз пожалел, что не придержал Камбиса рядом с собой. 
Было совершенно естественно, что его сын, оставшийся господствовать в 
Парсагардах, стремился использовать служившую ему армию. Но Египет!

Кир велел писцу перечитать письмо Амитис, родившей девочку в гостеприимном доме 
Виштаспы. Она молилась о добром здравии своего мужа и господина и осторожно 
высказывала пожелание — дочери Губару всегда удавалось довольно ясно выражать 
свои мысли — остаться в усадьбе-замке Задракарте. В этом мирном доме девочка 
могла бы расцвести. Ее желание поразило Кира — она хотела жить отдельно от него 
с ребенком, который не мог наследовать славу Ахеменидов. Казалось, будто ее 
тоже обратили в веру Заратустры.

Когда писцы закончили чтение, Кир оставил их отдохнуть у очага. Комната 
наполнилась чиновниками, ждущими его распоряжений. На размышления Кир потратил 
время, необходимое, чтобы закипело молоко, а затем приказал созвать и построить 
всю армию. Они возвращались на запад.

Итак, Кир начал долгий поход на родину. Покидая Бактрию, он основал в ней новую 
сатрапию, граничащую с Согдой. Править ею он определил умного лидийца и 
назначил умеренный размер дани. С собой он забрал авансом не более десяти 
талантов очищенного золота.

Для себя самого он взял золотую крылатую лошадь и создавшего ее художника. 
Бактрийцам он оставил свое обещание защищать их от любого врага, как он делал 
на всех завоеванных территориях.

При уходе армии жители долины не высказывали возражений, не выражали ни радости,
 ни горя. Бактрийцы, как и греки, казалось, воспринимали появление Кира как 
часть своей судьбы, которую нельзя было изменить. Когда Ахеменид спустился по 
ступенькам своего дома, чтобы сесть на коня, он вызвал мага и ждал, пока 
странник в белых одеждах не появился перед ним.

— Твое желание исполнилось, — сказал ему Кир, — и я ухожу из долины. Если во 
мне будет какая-либо нужда, приходи ко мне сам. Я всегда буду готов помочь 
Бактрии, самой гостеприимной из моих земель.

Маг склонил голову в знак благодарности.

— Я слышу приказ Великого царя, Царя всех земель, — отозвался он без всякого 
выражения.

Когда они ехали вниз по берегу извилистой реки, несущей золото, Кир оглянулся 
на первый ночной лагерь. Под звездами он заметил сигнальный огонь, горящий так 
же, как в тот день, когда он послужил Киру проводником и увел от снежной бури в 
горных вершинах.

Армия следовала домой по новому маршруту. Попутно были образованы новые 
провинции Ария и Дрангиана. К воинству присоединились свежие силы. Когда оно 
достигло Соляной пустыни, в нем насчитывалось пятьдесят тысяч воинов.

В хорошо знакомую нагорную область германиев, самых восточных из персидских 
племен, Кир прибыл в сопровождении могучей армии. Как впереди, так и позади 
Ахеменида лежала громадная империя. Поспешившие его поприветствовать поэты 
заявили, что ни один человек с самого начала цивилизации не правил такими 
пространствами земли.

Однако, глядя на реку Парсагард, Кир думал не о размерах своих владений, а о 
родной долине. В ней он всегда находил покой. Лишь заметив над зеленью долины 
побеленные алтари с огнями, он закричал от радости.

Но дни проходили, и радость постепенно его оставляла. Казалось, что за пять лет 
долина не изменилась, но, пока он отсутствовал, в ней многое стало иначе. Тайно,
 один за другим, слуги-рабы, бывшие «глазами и ушами царя», приходили к нему 
рассказать о зле, которое они подглядели и подслушали: о гордыне Кассанданы, 
заставлявшей всех посетителей низко кланяться ей в ноги, о вероломстве 
чиновников, служивших его сыну Камбису и стремившихся вытянуть наследника