Кир не задумался, почему Гарпаг это сказал. Размышления о таких сложных планах 
его утомляли. Упоминание о далеких горах взволновало его. Он не мог отступить 
из-за одних опасений.

— Ну ладно, предводитель мидян, — отозвался Кир. — Я еду.

Он запрыгнул в колесницу, и кучер дернул поводья. Они помчались от дворца вниз 
по склону, когда небо справа посерело. С левой стороны, со стороны Зла, 
солнечный луч коснулся заснеженной вершины величественного Эльвенда, окрасив ее 
в кроваво-красный цвет. Поглощенный воспоминаниями о тепле объятий Манданы, Кир 
не обратил внимания на этот зловещий знак. О другом предзнаменовании, явленном 
ему у наблюдательной башни, он также не задумался.

Эта башня появилась в поле зрения у северных ворот. В Экбатане лишь мидянам 
дозволялось жить внутри городского ограждения; поселения других народов — 
города, лагери или караван-сараи — находились снаружи. Сама башня была 
построена во славу Астиага, сына Киаксара, хотя на самом деле ее скопировали с 
огромного зиккурата в Вавилоне, достававшего до неба и известного как 
Вавилонская башня. Само же название «Вавилон» означало «ворота богов». Первый 
этаж этой башни, выполненный из темного асфальта, составлял прочное основание; 
второй этаж имел блестящий белый цвет чистоты; третий, суживавшийся, этаж был 
красным, как кровь людская, на фоне неба он поднимался к оранжевому четвертому, 
темно-фиолетовому пятому и шестому, отлитому из чистого серебра. Последний этаж,
 золотая вершина, на башне Астиага еще не был возведен.

В этот час на лесах вокруг башни не было видно ни одного работника. Только одна 
живая фигура стояла в стороне, по всей видимости странник, молившийся 
восходящему солнцу.

Рядом с этим хранящим молчание мужчиной Гарпаг приказал остановить колесницу и, 
пока стражи на стене спешили открыть ворота для своего начальника, пристально 
его рассматривал. Кир не знал, что и подумать о разноцветном сооружении слева 
от него, спиралью поднимавшемся к небу.

— Долго же приходится взбираться на эту башню, — заметил он.

— Зато она напоминает всякому, кто приходит сюда, о славе царя Мидии, — 
рассеянно объяснил Гарпаг. — Когда венчающая башню золотая часть станет на 
место, будет создана Мидийская империя.

При этих словах странник в серой одежде повернулся к ним, не опуская вскинутые 
вверх руки.

— Когда вершина будет увенчана золотом, — крикнул он, — Мидийское царство 
развалится и перестанет существовать!

— Ты так считаешь?

— Так сказал Заратустра.

Тогда Кир его узнал — молодого мага, искавшего убежища в пещере над 
Парсагардами. Гарпаг тут же кликнул солдат, и они прибежали от ворот, в страхе 
перед своим главным начальником пытаясь одновременно склонить головы и копья. 
Гарпаг велел им сорвать с мага одежду, привязать руки к хомуту, снятому с 
буйвола, и бичевать, пока его белое тело не покраснеет.

— Этот Заратустра — пророк у черни, — объяснил он Киру, бросив на него быстрый 
взгляд. — Бунтарь, и к тому же упорный.

Вспомнив, что маг был беглецом и не воспользовался гостеприимством дома 
Ахеменидов, Кир сдержал побуждение заговорить с ним. Но, увидев, как солдаты, 
желая понравиться начальнику, свирепо обращались с молодым человеком, Кир 
заметил:

— Будь я на месте Астиага, вызвал бы этого странника к себе и спросил, что его 
заставляет бунтовать против моего правления.

Когда на шею мага взвалили тяжелое ярмо, его темные глаза нашли Кира. Но маг 
ничего не сказал.

— Ты не Астиаг, — произнес Гарпаг и знаком приказал ехать дальше через ворота.

Это происшествие должно было насторожить Кира. Однако он продолжал ошибочно 
надеяться, что в горах, высоко над поселениями людей, он, сын царя, будет в 
безопасности. Он чувствовал, что в Мидии Астиага ложь использовали когда хотели,
 что Мандана, по каким-то женским причинам, пыталась навязать ему свои планы, а 
Гарпаг многое от него скрывал. Он не сложил вместе два события: расправу над 
телохранителем Волькой и удаление его самого от отца, из Экбатаны; его 
отправляли путешествовать по незнакомым вершинам и степям кочевников, «где