— Каждая птица вьет собственное гнездо.

Почти два поколения Губару усиленно трудился над восстановлением Шушана и его 
земли. Счастливая это была страна; у крестьян появились новые железные плуги, 
которые Кир вырвал из монополии храма Мардука; сельские жители пускались в 
долгие путешествия, чтобы увидеть чудо их золотого храма. Теперь Губару мог 
спокойно готовиться к смерти.

Киру не пришло в голову, что мудрый эламит выполнил эту работу при помощи 
самого Ахеменида. Полный предчувствий, Кир направился по горной дороге в свою 
долину. У реки он остановил коня, чтобы послушать хорошо знакомое стремительное 
движение на порогах, глубоко вдохнул холодный воздух, пытаясь в брызгах 
падающей воды увидеть смеющуюся Анахиту. На самом деле, когда он вступил на эту 
укрытую территорию, усталость, скопившаяся за тридцать лет, как дремота, 
охватила его. Несмотря на решимость отправиться исследовать дальний восток, он 
не покидал этой долины еще шесть лет.




ХРОНИКА МОЛЧИТ


Пока эти годы не прошли, жители новой Персидской империи не понимали, что то 
было время нежданного мира. От Тира до Мараканды политики надеялись, что 
Ахеменид отправится на новые завоевания; торговцы остерегались, что вот-вот на 
огромной территории, по которой пролегали их маршруты, разразится бунт против 
правления одного человека; крестьяне в полях ожидали обычного появления 
всадников или — что было бы хуже, на их взгляд, — военачальника с копьеносцами, 
изымавших урожай царским именем. Ничего подобного, однако, не происходило. За 
последние шесть лет царствования Кира вавилонская хроника просто фиксировала 
ход времени, а иудеи, со своей стороны, описывали споры, задерживавшие 
строительство храма Яхве. «Каждый человек ходит только в свой дом».

Было несколько причин для этого непривычного спокойствия. Кочевники с севера 
пытались во владениях. Ахеменидов добыть богатую добычу — надеясь вторгнуться с 
появлением травы на пастбищах и уйти с последним урожаем — но были встречены 
опытными наездниками, не менее опасными, чем они сами. Что касается гражданских 
войн брата против брата или между князьями, с нетерпением ожидающими смерти 
царствующих отцов, то приказ Кира запрещал эти привычные конфликты. К тому же 
не осталось даже трона, за который стоило бы драться, кроме его собственного. 
Защитник каждой страны был назначен Ахеменидом и его чин не передавался по 
наследству. В беспокойном Вавилоне после отставки старого Губару наследник 
Камбис правил железной рукой, поддерживаемый воинством, которое многого от него 
ожидало. Этот халдейский Вавилон был на самом деле торговой империей, и с 
расширением торговли при Кире ни у одного защитника национальных традиций не 
возникало желания рисковать и бунтовать.

Вавилонское многообразие языков закончилось — в качестве общего языка общения 
везде, даже в Иерусалиме, был выбран арамейский. В Сардах, где жили люди 
искушенные в житейских делах, перестали горевать о Крезе. Поборники 
освобождения греков затруднялись ответить на вопрос: от чего же нужно было 
освобождать ионийских греков? Западные города, такие, как Спарта или Афины, 
продолжали искать свое наследие на Ионийском побережье. Наиболее прозорливые 
эксперты в политических вопросах, жрецы Аполлона в Дельфах, продолжали 
пророчествовать о Персии. (О Мидии все постепенно забыли.) Но основной причиной 
всего этого спокойствия было нечто неизвестное хроникерам, хотя народ в целом 
об этом подозревал. Всему причиной была терпимость царя.

Возникло новое представление о правителе, выразить которое не хватало слов ни у 
ассирийцев, ни у вавилонян. Вот какую сентенцию сложили они о присутствии 
правителя:

— Речь царя острее обоюдоострого ножа. Смотри, перед тобой какая-то трудность; 
в присутствии царя не смей медлить — его гнев быстрее молнии. Будь внимателен; 
если тебе дан приказ, он жжется, как огонь; поспеши, делай, засучивай рукава, 
ведь слово царя ужасно.

За тридцать лет Киру Ахемениду удалось преодолеть этот страх. И мидяне, и персы 
называли его «отцом», в устах крестьян он был «народным царем». За одну лишь 
терпимость он не был бы так отмечен, но его власть превосходила могущество 
Навуходоносора. Соединение гуманности с умением жестоко покарать давало 
странную силу, способную изменить вековые явления.

О племени мардов, жившем на голом плоскогорье будущего Персеполя, рассказывали 
такую историю. Их вождь и старейшины явились к Киру с просьбой. Наша земля, 
сказал их представитель, бедна, и, чтобы ее возделать, приходится очень тяжело 
работать. Поэтому марды хотели бы получить другую, более плодородную землю из 
той, что их царь завоевал по всему свету. Марды были готовы переселиться на эту 
территорию, где бы им жилось полегче и трудиться можно было бы поменьше. Пусть