|
просто одним путем, но и рядом: такая схожесть обнаружилась в наших, тогда еще
коротких, биографиях. Единственно, пожалуй, где наши конструкторские
пристрастия разошлись, так это в выборе разработки класса оружия. Он стал
конструктором в области авиационного стрелково-пушечного вооружения, я
автоматического стрелкового.
- А ты знаешь, в чем мы с тобой еще разошлись? - уточнил как-то Афанасьев во
время одной нашей уже более поздней встречи. - В сроках службы. Я
демобилизовался в сорок пятом, ты - на четыре года позже.
Пришлось напомнить Николаю Михайловичу, что в победном сорок пятом он не просто
демобилизовался, но и уехал с полигона и в течение года работал в
конструкторском бюро минометного вооружения, которое возглавлял Б. И. Шавырин.
- Ты зря меня упрекаешь. Я не мог сразу изменить полигону, - рассмеялся Николай
Михайлович. - Через год вернулся в свое родное полигонное КБ и отдал работе в
нем еще два года. Помнишь?
- Что было, то было. А потом ты ушел насовсем в самостоятельное плавание. От
проектирования и создания крупнокалиберных пулеметов шагнул к созданию зенитных
комплексных установок и авиационных пушек, соревновался с такими грандами в
конструировании авиационного вооружения, как Шпитальный и Нудельман. И
насколько мне известно, немалого достиг. Во всяком случае, на боевых вертолетах
оружие твоей конструкции мне довелось видеть самому.
- Отрицать такие факты трудно, - все еще смеясь, подтвердил Афанасьев. Кстати,
ты не забыл, что у нас есть схожесть в некоторых конструкторских подходах к
разработке оружия?
- Ты имеешь в виду, что мы оба оригинальные схемы автоматики своих первенцев,
разрабатывавшихся на полигоне во время войны, использовали при проектировании
нового вида оружия?
- Вот-вот. Ты в автомате применил схему, которую заложил в автоматику
самозарядного карабина, а я в 23-мм авиационной пушке - автоматику,
разработанную мной при проектировании крупнокалиберного пулемета.
Можно смело сказать, что именно работа на полигоне дала Николаю Михайловичу
путевку в большую конструкторскую жизнь. Он стал одним из ведущих конструкторов
авиационного вооружения, внеся значительный вклад в оснащение советской военной
авиации современными образцами пулеметов и пушек, значительно превосходящих
иностранные по своим боевым характеристикам.
Работая в конструкторском бюро полигона, я, пожалуй, впервые понял, что
творчество есть приближение к тому, что даже трудно сформулировать. Занимаясь
творчеством, конструированием, ты будто греешься у огня, который сам сумел
развести, и пригласил к нему других насладиться его теплом.
Часто трудно, очень трудно бывает войти в работу. Но когда входишь, выйти из
нее становится невозможно. Она превращается в величайшее наслаждение и радость.
Дивное это состояние души, которое, считаю, очень нелегко передать кому-либо.
Нелегко, потому что оно сугубо индивидуально.
На полигоне умели оберегать это состояние души, ценить индивидуальность
конструктора. Кузмищев, Судаев, Рукавишников, Раков, Афанасьев - каждый был
личностью со своим неповторимым почерком в конструировании. У одного получалось
лучше, у другого - хуже. Но все работали с наслаждением и огромным увлечением,
относясь с уважением к тому, что проектировал и создавал каждый.
В КБ полигона входили не только чистые оружейники. Рядом с нами в муках
творчества трудились разработчики боеприпасов и даже конструктор... вьючного
снаряжения. Так называемые вьюки для действий в горных условиях разрабатывал
капитан П. С. Кочетков, бывший испытатель оружия. Веселого нрава, не унывающий,
кажется, в любых ситуациях, он любил шутку, часто подтрунивал над товарищами.
Кстати говоря, именно с его губ, как мне помнится, впервые сорвалось обращение
Михтим.
Впрочем, Кочеткову мы вскоре отплатили тем же, обращаясь к нему обычно по
первым буквам его имени и отчества - Палсип.
Несмотря на суровое время военных и первых послевоенных лет, а может быть
именно благодаря ему, в коллективе конструкторов, да и всех сотрудников
полигона, царила, как правило, атмосфера доброжелательности, отношения деловые.
Однажды я обратил внимание, что мальчишки полигона, сыновья тех, кто служил и
работал на нем, называли друг друга не по именам, а по фамилиям. Поначалу
подивился этой особенности. Потом понял: каждый из них гордился своим отцом,
относился с уважением к отцу своего приятеля и обращением по фамилии как бы
подчеркивал и эту гордость, и это уважение.
По-моему, летом 1946 года на дорожке, ведущей к штабу, приметил я офицера в еще
|
|