публично – таковы его объяснения своим друзьям и избирателям. И так 
как все другие наперебой, жадно и нетерпеливо требуют слова, молчание этого 
мнимого скромника вызывает только симпатию.
 Но в действительности его скромность – это расчет. Бывший физик вычисляет 
параллелограмм сил, он наблюдает, он не спешит высказать свою точку зрения, 
видя, что чаши весов еще колеблются. Он предусмотрительно откладывает 
решительное выступление до той минуты, пока окончательно не выяснится, на чьей 
же стороне перевес. Главное – не раскрывать себя, не обнаружить преждевременно 
свою позицию, не связать себя навсегда! Ведь еще не ясно – двинется ли 
революция вперед или отхлынет назад: истинный сын моряка, он ждет попутного 
ветра, чтобы оказаться на гребне волны, и до времени задерживает свой корабль в 
гавани.
 Кроме того, еще в Аррасе, за монастырской стеной, он наблюдал, как быстро 
изнашивается популярность в эпоху революции, как быстро голос народа переходит 
от «осанны» к «распни его». Все или почти все из тех, кто выдвинулся в эпоху 
Генеральных штатов и Законодательного собрания, сегодня забыты или вызывают 
ненависть. Прах Мирабо [18] , вчера еще покоившийся в Пантеоне [19] , сегодня с 
позором удален оттуда; Лафайет [20] , еще несколько недель тому назад 
торжественно провозглашенный отцом отечества, сегодня уже объявлен предателем; 
Кюстин, Петион [21] , несколько недель тому назад окруженные ликующей толпой, 
теперь боязливо прячутся в тени. Нет, только бы не выдвинуться слишком рано, не 
определиться слишком быстро, предоставить сперва другим истощиться и 
израсходоваться. В каждой революции – и это он знает, не по возрасту опытный, – 
победа достается не первому, не начинателю, а всегда лишь последнему, 
заканчивающему и овладевающему ею, как добычей.
 Итак, этот умник сознательно держится в тени. Он приближается к власть имущим, 
но избегает всякой общественной зримой власти. Вместо того чтобы шуметь на 
трибуне или в газетах, он предпочитает, чтобы его выбирали в комитеты и 
комиссии, где можно быть в курсе дел и влиять на события, оставаясь в тени, 
избегая контроля и ненависти. И в самом деле, его упорная стремительная 
работоспособность привлекает к нему симпатии, а его незаметность уберегает его 
от зависти. Из своего рабочего кабинета он может, выжидая, спокойно наблюдать, 
как терзают друг друга тигры «горы» и барсы жиронды, как великие и одержимые 
страстями выдающиеся люди вроде Верньо, Кондорсе, Демулена [22] , Дантона, 
Марата и Робеспьера наносят друг другу смертельные раны. Он следит за ними и 
ждет, ибо он знает: только после того как одержимые страстями уничтожат друг 
друга, настанет час для тех, кто умел выжидать и кто умеет быть рассудительным. 
Фуше и впредь всегда будет принимать окончательное решение только тогда, когда 
уже предрешится исход битвы.
 Искусству пребывать в тени Фуше останется верен до конца жизни. Никогда 
открыто не стоять у власти и все же обладать ею, держать все нити в своих руках 
и никогда не считаться ответственным. Постоянно стоять за спиной властителя, 
прикрываться им, подгонять его и, когда он забирается слишком далеко вперед, 
покидать его в решительную минуту – это его излюбленная роль. И он играет ее, 
этот самый совершенный интриган политической арены, с одинаковой виртуозностью 
в двадцати вариантах, бесчисленных эпизодах, среди республиканцев, королей и 
императоров.
 Иногда представляется случай и с ним возникает соблазн взять на себя основную, 
заглавную роль в мировой игре. Но он слишком умен, чтобы всерьез стремиться к 
этому. Он помнит о своем безобразном, отталкивающем лице, которое ни в малейшей 
степени не подходит для медалей и эмблем, для блеска и популярности и которому 
не придаст ничего героического лавровый венок на челе. Он помнит о своем 
писклявом, слабом голосе, который хорош для того, чтобы нашептывать, 
натравливать, внушать подозрения, но никогда не сможет пламенной речью зажечь 
массы. Он знает, что сильнее всего он в своем кабинете у письменного стола, за 
запертой дверью, в тени. Оттуда он может следить и изучать, наблюдать и 
убеждать, сплетать и расплетать нити интриг, оставаясь непроницаемым и 
неуловимым.
 В этом – последняя тайна могущества Жозефа Фуше; он всегда стремится к власти, 
более того – к самой высшей власти, но, в противоположность большинству, он 
удовлетворяется сознанием власти: ему не нужны ее внешние отличия и регалии. 
Фуше в высшей степени честолюбив, но не тщеславен; он стремится к власти, но не 
соблазняется видимостью. Как истинный и законченный мастер политической интриги,
 он ценит только действительные возможности власти. Ликторский жезл, 
королевский скипетр, императорскую корону он спокойно предоставляет другому; 
будь то сильный человек или марионетка – это безразлично: он охотно уступает 
ему блеск и сомнительное счастье быть любимцем народа. Он удовлетворяется тем, 
что знает положение дел, влияет на людей, действительно руководит мнимым 
повелителем мира и, не рискуя собой, ведет самую азартную из всех игр – 
грандиозную политическую игру. В то время как другие связаны своими убеждениями,
 своими публичными речами, действиями, он, избегающий света, в своем тайнике 
сохраняет внутреннюю свободу и остается недвижимым полюсом в беге событий. 
Жирондистов свергли – Фуше остается, якобинцев прогнали – Фуше остается, 
Директория, консульство, империя, королевство и снова империя исчезают и гибнут 
– один лишь Фуше всегда остается благодаря своей изумительной сдержанности, 
благодаря своему дерзкому мужеству, с которым он сохраняет полную 
бесхарактерность и неизменное отсутствие убеждений.
 Однако во всемирно-историческом движении революции настает день, 
один-единственный день, не терпящий колебаний, день, когда каждый должен 
оказать да или нет, подать свой голос за или против, сыграть чет или нечет – 
это 16 января 1793 года. Часовая стрелка революции подошла к полудню, пройдено 
полдороги, шаг за шагом урезается королевская власть. Но еще