- Сикурс от главнокомандующего... Четвертая дивизия... Идем на вылазку... 

Клингфер вздохнул с облегчением. "Счастье служить при Барклае... Какая 
предусмотрительность!" В это мгновение железный таран с такой сокрушительной 
силой ударил адъютанта в плечо, что он не только вылетел из седла, но еще и 
перевернулся в воздухе, прежде чем упасть наземь. "Не доехал!.. Впрочем, теперь 
и не надо". Клингфер успел почувствовать, как чьи-то ловкие руки подхватывают 
его под спину. Успел он услышать чьи-то слова: 

- Как ему стояк-то разворотило, - враз исчаврился... Ну да, может, и отойдет! 
Тащи его в дом, ребята!.. 

Нечеловеческая боль в плече заставила ахнуть Клингфера. И на этом все кончилось.
.. 

Около пяти часов Даву предпринял второй штурм Молоховских ворот и почти 
ворвался в город. Но четвертая дивизия дралась с такой яростью, что французы 
опять были отброшены. Как и накануне, атаки их начинали заметно ослабевать. Бой 
еще кипел. Город пылал, и гранаты рвались над ним. Однако стены и зубцы старой 
крепости по-прежнему были унизаны стрелками, и французы нигде не имели 
заметного успеха. Дрались уже - только чтобы драться. Ружейная пальба и 
пушечная канонада не смолкали. И когда стало смеркаться, то тем, кто наблюдал 
за ходом дела из лагеря Первой армии, казалось, будто Смоленск опоясан сплошной 
полосой огня. 

Из шалаша Барклая разносился громкий голос князя Петра Ивановича. По 
обыкновению, главнокомандующие спорили. Правильнее сказать, Барклай молчал, 
перебирая длинными, худыми пальцами перья своей шляпы, а Багратион, размахивая 
руками, кричал: 

- Судьба исхитила из рук неприятельских лавр победы! Второй день кончается, - 
Смоленск наш и нашим остаться должен! Какую голову иметь надобно, чтобы не 
разобрать, где польза? Какое сердце, чтобы не устыдиться трусости? Обе армии 
наши уже в третий раз пришли в Смоленск: были двадцать второго, потом двадцать 
седьмого, ныне - снова. Для чего? Чтобы завтра уйти? Счастливая завязка дела 
предрешает его конец. Генерал Раевский... 

Багратион еще вчера заметил, что Барклай с совершенной холодностью относился к 
блестящей защите города Раевским. Едва ли он даже усматривал в геройстве 
седьмого корпуса еще что-нибудь, кроме точно исполненного долга. И это 
оскорбляло князя Петра Ивановича выше всякой меры. 

- Генерал Раевский показал, что можно сделать, коли хочешь. Убыль в людях 
большая? У Дохтурова - тоже. Но вот - я. Я приведу всю свою армию на левый 
берег Днепра и на себя возьму крест. Желательно вам это? Однако и вы делайте то 
же... 

Багратион с трудом перевел дух. 

- Не молчите же! Что мы предпримем завтра? 

Барклай медленно проговорил: 

- Мы отступим. 

Удивительно: эти два слова были произнесены совсем тихо, но прозвучали они как 
непререкаемый приказ. Сухая фигура Барклая вдруг приняла в глазах князя Петра 
мертвые очертания железной куклы. Он закрыл лицо обеими руками, чтобы не видеть.
 Он хотел бы и не слышать, но Барклай продолжал говорить: 

- Наполеон силен. Ни Раевскому с Дохтуровым, ни нам с вами не отстоять города. 
При таком положении вещей единое и главное правило принять я обязан за основу: 
не делать того, чего сильный противник мой ищет. Он ищет генеральной битвы за 
город, - я не дам ему этой битвы. Система моей войны уничтожать неприятеля его 
собственными успехами, заставить его удалиться от своих источников и тем 
погубить... 

Утром Барклай получил письмо императора. В нем было сказано: "Вы развязаны во 
всех ваших действиях!" Этой фразой император, конечно, думал подвинуть Барклая 
на решительные операции, на защиту Смоленска и переход в наступление. Только 
так и следовало понимать ее. Но эпистолярное красноречие запутало эту простую 
мысль. Действия Барклая развязаны, - а наступление он считает невозможным. 
Прекрасно! Михаил Богданович сделал вид, будто понял двусмысленную фразу как 
апробацию своим отступательным планам. И, ответив в этом смысле императору, 
вовсе не был теперь расположен церемониться с Багратионом. 

- Всякая другая система гибельна. Ежели вашему сиятельству истина слов моих 
недоступна, рекомендую, субординацию блюдя, просто повиноваться... Князь Петр 
Иванович быстро подошел к Барклаю и взял его за руку. Почувствовав, что он