И французские войска двинулись от Двины к Днепру. Шли они по таким грязным и 
топким дорогам, что не только лошади, но и люди тащили на себе артиллерию и 
обозы. Происходившая от этого задержка очень тревожила Наполеона. Но двадцать 
седьмого июля Платов разбил авангард маршала Нея у Молева Болота. Дело это 
заставило Наполеона предположить, что Барклай изменил свою тактику и сам ищет 
генерального сражения. Двое суток император ждал атаки русских. Однако ее не 
было. Тогда он опять двинул все свои войска к Днепру. У Росасны и Хомина 
собралось около двухсот тысяч человек. Первого августа Наполеон выехал из 
Витебска. Он почти не спал в дороге, и карета его мчалась вперед, как ураган. 

Итак, случилось то самое, чего опасался Барклай, когда делал вид, что 
соглашается, по требованию своих генералов, на наступление. Смоленск был бы 
потерян в эти же первые дни августа, если бы не твердое решение русского 
главнокомандующего не удаляться от города больше, чем на три перехода. Только 
это и могло спасти Смоленск. 

Росасна торчала на берегу Днепра за глухим лесом и болотами. Рядом с деревней 
лежал набоку гнилой, почерневший от времени деревянный господский дом без окон, 
дверей и двора, прямо посреди крестьянских огородов. Все было пусто и в доме и 
в деревне. Не лаяли собаки, не кричали петухи, не мычали телки и коровы, - 
будто вымерла Росасна. Зато за несколько сот саженей от околицы, на реке, 
кипела жизнь. Оба берега были густо покрыты французскими войсками. Горы 
запасных понтонов, приготовленных для переправы бочек и веревочных бухт, 
громоздились повсюду. Пешие части уже шагали по мостам. Артиллерию спускали к 
реке на канатах. Конница переправлялась вплавь. Наполеон спешил. Он стоял возле 
своей маленькой кареты, сверкавшей лаком и тонкой позолотой, с подзорной трубой 
у глаз. Ветер развевал вокруг его колен длинные полы шинели. Кругом толпилось 
множество свитских генералов и офицеров в расшитых мундирах. Льстивый шепот 
легкими волнами перебегал по этой толпе. Все шло прекрасно. 

Однако это лишь казалось так, будто деревня Росасна совсем опустела. В 
трехоконной избе, крайней с той стороны, где происходила переправа французских 
войск, были люди. В углу за печью сидел слепой старик и плел из ивовых прутьев 
корзину. Белые пятна его незрячих глаз, да и все худое длиннобородое лицо были 
обращены кверху. Узловатые черные пальцы быстро и точно насаживали на клетку 
прут к пруту. Изредка он поправлял на лбу ремешок, которым были стянуты кругом 
головы его желто-серые волосы, и вздыхал. Чуткое ухо его прислушивалось к 
глухому бормотанью солдата, лежавшего на скамье под шинелью. 

- Думал я... думал, - бормотал солдат, - что им, талагаям, на походе?.. Знай 
сидят себе в седлах да едут... Ох, выше, ребятушки, невод-то волочите, - вишь, 
рыбина мимо хлещет. Во-во... Едут, а тут тащи на себе ранец... Что-й, думаю, за 
дело такое? АН, сом! Большуща-ай! На неделю теперь, Фросьюшка, еды нам будет! 
Слава содетелю! А только вижу я - будь она проклята и гусарская служба! Два 
ранца соглашусь нести. 

Солдат бредил. Под окном раздался осторожный голос: 

- Эх, слухай! Кто там у вас... дома-та-т? 

- Ходи, ходи, Ананьич, - ответил старик. - Сейчас зятек придет и друзей 
приведет... 

В избу вошел местный староста, рябой, темнолицый мужик с широкой бородой. 
Перекрестившись на образа, он внимательно поглядел в сторону солдата. 

- Плох? 

- У последних минут, Ананьич! Ноне к вечерням отойдет. Уж я и шептать пытал, и 
молитвы пел - не берет. Да где ж? У его любезного, гноище в грудях скопилось, - 
рази вынешь? 

- Вот те и Агей Захарыч Сватиков! - вымолвил староста. - Боевой землячок наш! 
Был - и не станет! 

В сенцах застучали сапоги, зашуршали лапти. Дверь скрипнула и впустила в 
горницу сразу троих мужиков. Это были те самые крестьяне, которые и в Смоленск 
поспели к приходу туда русских армий, и недавно провожали за Катань 
экспедиционный отряд. Один из них, тот, что носил белые порты, был хозяином 
избы. 

- Ну и дела! - выговорил он, садясь на скамью возле раненого Сватикова. - 
Дела-а-а! Надо быть, ноне же и переправится... Больно спешит! 

- Главная причина - куда их теперича леший кинет? - спросила поярковая шляпа. 

Сватиков уже не бредил. Он лежал совершенно неподвижно, только пальцы его еле 
заметными движениями собирали в мелкие складочки край покрывавшей его шинели. 
При последних словах крестьянина в шляпе он захрипел тяжело и трудно. Глаза его 
открылись, и пристальный, как будто удивленный взгляд обошел всех находившихся