Клингфер стоял бледный, с закушенной губой и сложенными на груди руками. 

- Браво! Славно! - прогремело за его спиной. Он оглянулся. Это был Фелич. 

- Оставьте ваши coups de theatre{53}, барон! Не советую также подходить к людям 
из-за спины! 

Фелич усмехнулся и, как таракан, задвигал усами. 

- Дурная привычка думать вслух доставляет мне изредка приятные минуты, но и 
множество неприятных тоже. К счастью, я не кичлив и не околачиваюсь по главным 
квартирам... 

- Фелич!!! - грозно крикнули, как по команде, штабные - и Клингфер, и Олферьев, 
и Лайминг. Гусар щелкнул шпорами. 

- Я не хотел никого обидеть, господа! 

Несколько секунд маленький обезьяноподобный кирасир и его высокий товарищ 
что-то обсуждали вполголоса с деловым видом. Затем Клингфер подошел к Олферьеву.
 

- Послушайте, корнет! Граф Лайминг и я - мы адъютанты генерала Барклая. Песня, 
которую вам нравится распевать, прекрасная, очень остроумная песня. Но она 
оскорбительна для лица, при коем мы состоим. Сверх того, некоторые господа из 
главной квартиры Второй армии распускают по рукам некое глупое письмо... 

- Вот оно, - с наслаждением сказал Фелич и полез в ташку{54}. 

Олферьев смотрел на Клингфера и почти не видел его. Маячившая перед ним 
отвратительная и злобная маска не могла принадлежать этому спокойному и 
красивому офицеру. Странное дело! При первых же словах Клингфера хмель соскочил 
с Олферьева, - возмущение и гнев оказались сильнее "лероа". Но горячий туман не 
испарился, и тысячи молоточков больно ударяли в виски. Олферьев чувствовал, что 
задыхается от ярости, и, чтобы не задохнуться, рвал на куски фисташковую 
перчатку. 

- Вы хотите сказать, ротмистр, что я распускаю известное письмо? И может быть, 
делаю это по поручению моего генерала? Не так ли? 

- Браво! - рявкнул Фелич. - Славно! Ох, не стерпел бы я!.. 

Пришла минута, когда, по точному расчету Клингфера, должен был наступить 
неизбежный и естественный конец этой ссоры. Тянуть долее было бесполезно, да и 
неприлично. Поэтому он проговорил решительно и твердо; 

- Последнее - едва ли. Но первое - так. Письмо распускаете вы, вы, вы... 

- Браво! Ей-ей, не стерпел бы я! К вашим услугам, господа! 

Со стороны могло показаться, что Фелич - главное действующее лицо в этой 
истории. Олферьев шагнул вперед и швырнул кусок разорванной перчатки прямо в 
лицо Клингферу. 

- Ловите, лжец! 

Кавалергард покачнулся, словно не перчатка задела его по щеке, а ударил кастет 
или камень. Рука Клингфе-ра рванулась к шпаге. Но Лайминг удержал ее. 

- Kjeutzschockdonnerwetter! - произнес он сквозь зубы. - Sie sind ein famoser 
Schwerenother{55}! Завтра я пристрелю вас. Корнет, граф Лайминг мой секундант. 

- Полковник Давыдов условится с вами, граф, о подробностях поединка, сказал 
Олферьев, повертываясь и надевая фуражку. - Мое почтенье, господа! 

Секунданты пожали друг другу руки. В зале было тихо. Тесное кольцо любопытных 
окружало поссорившихся. Оно разомкнулось, пропуская Олферьева, но корнет не 
успел уйти. Навстречу ему спешил артиллерийский поручик в поношенном мундире с 
нитяным шарфом. Это был Травин. 

- Господа, - громко говорил он, - свидетельствуюсь честью, что письмо, из-за 
коего ссора вышла, не кем иным, как прапорщиком пятого егерского полка 
Александром Раевским распускается. И копии все - руки его, что, надеюсь, и сам 
он при спросе не откажется подтвердить... 

Давыдов шепнул Лаймингу: 

- Мы, секунданты, считаем, что разъяснение господина поручика достаточно для 
уничтожения повода, послужившего к ссоре. При добром желании.