- Я вас спас, Михаила Богданыч! - с назойливой резкостью звучал в его ушах 
голос Багратиона. - Тем спас, что пробивался к вам, когда вы от меня уходили... 
И впредь, коли понадобится, спасать буду. Но с тем, однако, чтобы и вы не 
бездействовали. Иного хода в делах не понимаю и понимать не хочу. Видно, не 
учен я, а может, и глуп перед вами! На войска же русские жаль мне смотреть... 
Оттого и говорю... 

В крайнем раздражении он повторил угрозу: 

- Уж лучше зипун надеть! И - баста! 

Барклай пожал плечами. По свойствам своего ума он умел при всяком стечении и 
повороте обстоятельств угадывать результат дела просто, без особого напряжения 
мысли, но верно и точно. Он никогда не воспламенялся во время спора, не 
развивал доказательств, а говорил только: "Из этого вышло то-то, а из этого 
должно получиться то-то". И не любил лишних слов. Но разговор, с Багратионом 
требовал именно доказательств и ненужных слов. Что делать? 

- Не постигну, любезный князь, в чем, собственно, обвинять меня изволите, - 
медленно заговорил он. - Маневры мои были не мудрей и не ученей ваших и столь 
же прямой необходимостью вызваны. Признать готов, что операция ваша у Могилева, 
когда тринадцатого июля мимо обманутого маршала Даву проследовали вы с армией и 
перешли через Днепр, а он лишь четырнадцатого о том узнал и шестнадцатого 
только на Оршу двинулся, - славного военного такту был прием. И что без 
дальнейших препятствий достигли вы семнадцатого в Мстиславль - также к 
полководческому знанию вашему полностью относится. Но будьте справедливы, 
любезный князь, войдите и в мое положение. Еще двенадцатого Бонапарт наступал 
от Бешенковичей на Витебск, полагая, что я путь к вам хочу проложить через Оршу.
 И впрямь сбирался я тогда идти на Оршу, чтобы хоть с этой стороны сблизиться с 
вами и закрыть перед Бонапартом Смоленск. О намерении своем я и вам сообщал... 

Он незаметно взглянул на Багратиона. Глаза князя Петра пылали. Рот его был 
раскрыт для самых решительных возражений. 

Поэтому Барклай, не останавливаясь, продолжал говорить: 

- Не забудьте и того, что тринадцатого Бонапарт знал уже об отступлении 
генерала Раевского из-под Салтановки. Оттого действия его против меня с правого 
фланга совершенно были развязаны. Тогда дал я авангарду его бой. Тринадцатого и 
четырнадцатого войска мои дрались с Мюратом у Островны и задержали наступление 
его на сутки. Однако бой этот показал мне ясно, что двигаться Первой армии надо 
со всей поспешностью не на Оршу, а на Смоленск, то есть глубже и дальше... 

Багратион язвительно засмеялся. 

- Зачем же, коли так, звали вы меня, ваше высокопревосходительство, для 
соединения в Оршу? Разве такие фокус-покусы почесться возможными могут? 

- Это не фокус-покус, ваше сиятельство, - все медленнее процеживая слова, тихо 
сказал Барклай, - отнюдь нет. Чтобы отвлечь от вас Даву, я готов был бой и у 
Витебска принять. Моя ли вина, что позиции тамошние до крайности негодны? Кроме 
того, пятнадцатого получилось от вас известие о... неудаче генерала Раевского 
под Могилевом. Прямо скажу: понял я это, как если бы кто освободил меня от 
необходимости драться у Витебска на позиции дурной. Уж не надобно драться мне 
было, ибо шли вы благополучно к Смоленску. Потому, обсудив на военном совете, я 
и двинулся тремя колоннами через Поречье и Рудню на Смоленск. Подобно как вы 
Даву обманули, так я - Бонапарта. После боя у Островны он никак сомневаться не 
мог, что под Витебском генеральное сражение предстоит, и уже к шестнадцатому 
войска стягивать стал. Но я исчез с внезапностью. Что было делать Бонапарту? Он 
корпуса свои для отдыха остановил: принца Евгения в Сураже и Велиже, Нансути в 
Поречье, Нея в Лиозне, Мюрата в Рудне, Груши в Бабнновичах и Даву в Дубровке. 
Но ведь, князь мой любезнейший, все это не для моей лишь, а для общей нашей 
пользы свершилось... Не так ли? 

Багратион быстро провел рукой по высокому гребню крутых своих кудрей. 
Действительно, многое из того, что казалось ему до сих пор необъяснимым и 
удручающе странным в маневрах Первой армии, вдруг приобрело теперь простой и 
ясный смысл. Многое... Но не все! 

- Позвольте, Михаиле Богданыч! А почему же не пошли вы на соединение со мной в 
Горки? И вам и мне восемнадцатого было бы то и ближе и удобнее прочего. Почему 
прямо на Смоленск двинулись, хотя можно было бы, в Горках совокупясь, общей 
силой заградить французам путь на Смоленск? 

Новое подозрение родилось, и живая тень гнева опять набежала на бледное лицо 
князя Петра. 

- А может быть, что в план вашего высокопревосходительства защита Смоленска и 
вовсе не входит? Вопрос этот основным и главнейшим из всех почитаю я... - Он 
спрашивал с такой жадной стремительностью и так настойчиво, что Барклай понял: