- Полноте! Разве вы еще думать не забыли о жизни! 

Васильчиков засмеялся. Паскевич раскрыл было рот, чтобы ответить, но ничего не 
ответил, только приложил руку к шляпе и вытянулся. 

- Итак, - продолжал Раевский, - берите, Иван Федорыч, вашу дивизию, а вы, 
Ларивон Васильич, ваших гусар и двигайтесь лесом, в обход правого фланга 
французов, - он в версте от дороги. Когда обогнете фланг и выйдете на ровное 
место, я с двенадцатой дивизией ударю в середину - через мост. Прошу к войскам, 
господа генералы! 

Сосновый бор, по которому двигался Паскевич, был так част, что только 
рассыпанная пехота могла сквозь него пробраться, да и то лишь по тропинкам, 
гуськом, человека по три в ряд. Васильчиков с гусарами давно отстал, - для 
кавалерии лес оказался непроходимым, и ахтырцы вернулись назад. Но оставленный 
Васильчиковым конвой с обычной казачьей ловкостью все дальше и дальше проникал 
в глубину бора. Вероятно, обходное движение было уже на половине, когда перед 
Паскевичем выросло несколько человек донцов на взъерошенных конях с 
перекинутыми поперек седел телами двух убитых товарищей. Урядник, усы и брови 
которого были так длинны, что развевались на скаку, доложил: 

- Хранцы навстречь валят, ваше превосходительство... без ошибки! 

И в подтверждение - о, как был теперь осторожен Кузьма Ворожейкин! - он махнул 
рукой в ту сторону, где висели с седел трупы сраженных станичников. Паскевич, 
нервничая, выщипывал из правого бакена волосок за волоском. 

- Много? 

- Близ тысячи, а сколь за ними, не могим того знать. Егеря ихни... 

Маленькие бесцветные глазки генерала сверкнули: "Угу! Ясно: мы их обходим 
справа, а они нас - слева. Ну что ж!" 

- Есть, старик, дорога из лесу? 

- Полная дорога, ваше превосходительство... Как лесу к опушке поредеть, тут та 
дорога и вчинается... "Ясно!" - наспех соображал Паскевич. - Егерская бригада 
примет вправо от дороги, два полка второй - влево. Артиллерия пойдет по самой 
дороге. Это первая боевая линия. Прочих - в резерв. А на случай нужды они же - 
вторая линия..." 

Кое-как перестраиваясь, - лес уже начинал редеть, но еще не дозволял никаких 
точных движений, - дивизия постепенно подходила к тому месту, откуда 
открывалась дорога. Однако полки так и не успели разместиться по указаниям 
генерала. Три ружейных залпа, метких и, по близости дистанции, совершенно 
губительных, обрушились на них один за другим. Это действовал со своим 
батальоном майор Лемуан. Цепи французских стрелков отчетливо виднелись впереди. 
Что было за ними? Та ли тысяча, о которой доносил казачий урядник, или много, а 
может быть, и очень много тысяч? Паскевич нервничал все сильнее, и от этого уже 
довольно заметно укоротился его бакен. Егеря первой линии отвечали французам, - 
лес наполнился грохотом залпов и едким пороховым дымом. С поляны, на которую 
выскакал генерал, французские стрелки казались рядом. Паскевич обернулся и 
закричал: 

- Травин, подайте мне сюда два орудия! 

Командовавший артиллерийской ротой поручик - к нему-то и относилось 
приказание - имел гордую осанку и вид забияки. Но локти его мундира были 
протерты, панталоны старательно залатаны на коленях, нитяный темляк на шпаге, 
шнур и этишкеты{28} на кивере потрепаны и грязноваты. Офицер этот, несомненно, 
был очень беден. Но вместе с тем можно было заметить, что мундир его сшит не из 
солдатского а из хорошего, тонкого сукна и сидит на нем складно и ловко. 
Вероятно, мундир и его хозяин помнили лучшие времена. 

Старые шестифунтовые пушки, гремя, мчались к бугру, с которого распоряжался 
Паскевич: 

- Ставьте на картечный выстрел... Егеря, в прикрытие к орудию! Открывайте 
огонь! Сейчас я прикажу полкам выходить сюда. Начинайте же! 

Орудия грянули, и бугор заволокло сизым дымом. 

- Славно! - крикнул Паскевич. 

Но того, что открылось перед ним, когда дым рассеялся, он не ожидал увидеть. 
Одна из пушек лежала на боку. Возле нее валялась гнедая лошадь поручика Травина 
с развороченным брюхом. Сам поручик, смертельно бледный, с лицом, обрызганным 
лошадиной кровью, вытаскивал из-под коня зашибленную ногу. Ему помогал такой же