мгновенной судорогой. Он почуял один из тех фокусов, которые никогда ему не 
нравились. 

- Остер крючок, - резко проговорил он, - да изогнулся... Перемудрил! А и раньше 
мне не сомнительно было, что казак тот хорош... Приключись беда не с Муратовым, 
взял бы я урядника-молодца к себе в конвой. А вы что затеяли? Эхма! Граф 
Эммануил Францыч! Ежедневно изволите то тем, то иным способом в удивление меня 
приводить. И уж вашему сиятельству со всей прямотой скажу: начал я от 
беспрестанных тех удивлений скучать... 

Сен-При пожал плечами. Мелкие и частые зубы его оскалились в натянутой и 
неестественной улыбке. На несколько минут он перестал быть красавцем. Глаза его 
ловили неприязненный взгляд Багратиона, и, когда, поймав, встретились с ним, он 
сказал без злобы, но и не без язвительности в тоне: 

- Мне не надо угадывать ваши желания, князь. Это так трудно, что даже атаману 
Платову не всегда удается. А уж за его высокопревосходительством мне ли 
угнаться? 

Он поклонился и пошел к двери ровной походкой человека, озабоченного главным 
образом тем, чтобы спина его выглядела как можно равнодушней. Дверь за 
начальником штаба закрылась. Васильчиков почесал румяную щеку в тяжелой 
растерянности. По обыкновению, он решительно не знал, кто в этом деле прав. 
Своего мнения у него не было, но какое-то темное, смутное чувство влекло его на 
сторону Багратиона. Роль же Платова неприятно смущала и беспокоила. Атаман 
негодующе сплюнул и с солдатской ловкостью растер плевок ногой. 

- Обиделся граф... А на что? Нешто казака своего выдать могу я? Сохрани бог! 
Совесть русская от многих веков и поколений как мир обширна. Окиян! И одни 
тонут, а другие плывут с честью и славой. От самой той ночи, как свершилось, 
знал я про Ворожейкина. Да хотел казака сберечь, господа! Потому и след путал,
 - темнил, как умел по простоте. Вашему же сиятельству благодарность душевная 
за суд скорый, правый и милостивый. Вдругорядь иной фронтёр-понтёр 
призадумается середь народа своего на вражьем диалекте лопотать. Что за стыд! 
Только и слышно: сам пан тре, у макитре Маруся тре, а Микита тре-тре-тре... Ох, 
фонтёры-понтё-ры, лягушка их залягай!.. 

Через полчаса Платов и Васильчиков отъезжали от белого домика, в котором стоял 
главнокомандующий. Под ахтырским шефом плясала, делая красивые лансады, 
пугливая быстрая лошадь на высоких, тонких ногах. По-казачьи согнувшись и 
размахивая нагайкой, атаман гвоздем сидел в седле на своем маленьком степном 
скакуне. 

- Знаете что, Матвей Иваныч? - сказал Васильчиков. - Князю Петру Иванычу 
неудобно, мне же - вполне пристойно сделать: отдай казака Ворожейкина в мой 
конвой! 

- Сделайте ваше одолжение! - воскликнул Платов. - Ларивон Васильич! 
Почтеннейший! Бери! Да почему не услужить, коли то возможно и законом не 
воспрещено? Прошу! Храброму российскому генералу, каков вы являетесь, отказать 
никак не могу... Бери разбойника Ворожейкина! 

Глава девятая 

Прикрывая отступление Второй армии, Платов и Васильчиков разбили второго июля у 
местечка Романова передовой кавалерийский отряд маршала Даву под начальством 
генерала Пшепендовского. Это было второе крупное арьергардное дело армии 
Багратиона, не менее блестящее, чем первое - под Миром, но еще более 
значительное по результатам. Теперь армия могла без опасений двигаться на 
Бобруйск, а оттуда к Могилеву. А до боя под Романовом каждый шаг ее 
сопровождался риском быть настигнутой и окруженной. Багратион вздохнул свободно.
 

Он знал, что Наполеон до сих пор еще не выбрался из Вильны, продолжая 
руководить из этого города действиями маршалов - в частности, Даву и своего 
брата, Вестфальского короля Жерома. Наполеон, по-видимому, желал, чтобы Даву 
наступал на Вторую армию от Вильны, а Жером преследовал ее с тыла. Его целью 
было уединить Багратиона и взять его в тиски. Князь Петр Иванович отлично 
понимал смысл операций Даву и Жерома, но его беспокоили не столько они ловкий 
маневр с выходом к Могилеву должен был вырвать его из тисков, сколько полная 
неясность в положении Первой армии генерала Барклая. В самый день боя под 
Романовом Барклай вывел свои войска из укрепленного лагеря при Дриссе, где они, 
запертые в ловушке, могли ожидать лишь обхода и уничтожения. Барклай правильно 
сделал, что отступил, но при этом он как бы забыл о существовании Второй армии,
 - путь его отступления лежал через Полоцк к Витебску. Преследуемая войсками 
короля Неаполитанского Мюрата и маршала Нея, Первая армия все дальше и дальше 
уходила от Второй. Это движение Барклая, спасительное для него, ставило 
Багратиона лицом к лицу с новыми затруднениями. 

Даву и Жером действовали плохо. Даву долго задерживался в Ошмянах, Жером - в