переправимся мы - правый фланг великой армии... 

- Клянусь парусом со шлюпки святого Петра, - воскликнул бравый капитан 
Дельфанте, - императору недолго придется ждать! Завтра утром мы все будем на 
русском берегу... 

- Еще бы! - подхватил Гильемино. - Да и вообще эта охота на русского медведя 
кончится, не позже чем через месяц, дележом его шкуры. Пусть мне покажет шиш 
святой Амвросий Медиоланский, если будет не так... 

Сказав это, он захохотал. За ним - Дельфанте и другие. Посыпались шутки, 
удачные и неудачные, но все, как одна, грубовато-веселые. 

- Батталья... - вытирая слезы душистым платочком, продолжал дурачиться 
полковник, - вы отличный офицер! Ха-ха-ха! Но почему, дружище, у вас сегодня 
такой вид, будто... ха-ха-ха!.. будто вы обожрались ячменем?{2} А? Ха-ха-ха!.. 

Массимо поднял голову. Он никак не мог сладить с собой. Его положительно 
одолевали мрачные мысли, вызванные письмом брата. На душе у лейтенанта было 
смутно, и лицо его в самом деле поражало унылостью. 

- Не надо смеяться, полковник! - резко ответил он Гильемино. 

- Почему? 

- Сегодня великий день! 

- Что это? Канонада? 

Все насторожились. Глухие раскаты доносились совершенно отчетливо. Но это была 
не канонада, а гром, и удары его с каждой минутой становились все оглушительнее.
 С востока ползли две тучи - одна серая, другая черная. Из первой вырывались 
зигзаги бледных молний. Вторая обдавала небо красным огнем. Гроза в полном 
блеске вставала над лагерем, гоня перед собой бурю и внезапно сгустившийся мрак.
 Молнии все чаще распарывали этот мрак на куски. Все яростнее грохотал гром. 
Вдруг белый свет ослепительной яркости упал на Неман и его холмистые берега. 
Гром грянул с такой бешеной силой, будто все небо рухнуло на землю, чтобы 
раздавить ее. И тогда разрядились тучи: черная брызнула дождем, серая - градом. 


Шум и гам разнеслись по лагерю и перекинулись на переправу. Лошади рвали 
коновязи и шарахались куда попало. Всадники старались повертывать их хвостами к 
непогоде. Кони жались, фыркали, трусливо закладывали уши и, не слушая поводов, 
мчались навстречу буре. Град бил жестоко. Сначала мелкий, как толченое стекло, 
он больно резал лица и руки. Но скоро превратился в ливень крупных и тяжелых 
камней. Некоторое время они падали редко, затем все чаще и гуще и, наконец, 
опрокинулись вниз ледяным ураганом неслыханной силы. Страшными порывами ветра 
разметало солдатские ружья из козел, шалаши и палатки. Потоки пенистой воды 
стремительно мчались по дорогам. Бурные озера волновались над полями. 

Завернувшись в плащ, Массимо прижался к толстому стволу огромной сосны и так 
простоял всю ночь. Он видел, как под утро стали падать лошади, - их ноги вязли 
в грязном болоте, образовавшемся на месте лагеря. Проклятья, крики гнева и боли 
раздавались со всех сторон. Холодный, как дыхание полюса, вихрь еще выл и 
стонал, когда на мутном востоке забрезжила бледная полоска зари. Солдаты 
промокли и окоченели, измученные и голодные, словно корабельщики после крушения.
 Один проклинал град, надававший ему в спину таких тумаков, что хоть спиртом 
натирайся. Другому на затылке посадило желвак. Третьему раскроило до крови 
висок. Кому-то погнуло на кивере герб, скривило шишак на каске. Итальянцы 
суеверны. На ум приходили самые беспокойные мысли. Обозы застряли в болотистой 
топи, - это грозило голодом. Тысячи лошадей подыхали в грязи и воде, - как 
двигаться дальше? Небо грозно вздрагивало в белых вспышках зарниц. Оно как бы 
предостерегало пришельцев от опрометчивости. И все это именно тогда, когда они 
ступили на берег враждебной, далекой, непонятной земли! Жестокое 
предзнаменование! 

Почти совсем рассвело, когда Массимо Батталья покидал лагерь верхом на отличном 
вороном жеребце из конюшни принца Евгения и в сопровождении пяти конных велитов,
 Поручение вице-короля, с которым он ехал, превосходило по своей важности все, 
о чем может мечтать молодой адъютант. Проскакать до Вильны, доставить в 
собственные руки императора Наполеона рапорт о переправе итальянского корпуса 
через Неман у местечка Полонного и вернуться назад с повелениями... Со щитом 
или на щите! Так делается карьера! За ласковый взгляд императора, за слово его 
и улыбку люди платят головами... 

Но странно: как ни старался Массимо подбодрить себя этими мыслями, на душе у 
него не становилось ни радостнее, ни веселее. Не оттого ли, что пакет с 
донесением вице-короля и письмо брата Сильвио лежали рядом, в одном и том же 
жилетном кармане под мундиром? До границы лагеря на каждом шагу встречались 
знакомые. Посиневшие физиономии этих офицеров, их обвисшие усы выглядели жалко.