друг, дышать от горя и досады. Стыдно носить мундир! Бежит министр, а мне велит 
всю Россию защищать. Мерзко мне фокусничество это. Ей-ей, скину мундир!.." 

Багратион взглянул на своего адъютанта. В ясных серых глазах Олферьева дрожали 
слезы. Нежное, как у девушки, лицо его было искажено судорогой отчаяния и горя. 
Князю Петру стало жаль его. Он протянул руку через стол и ухватил офицера за 
ухо. Потом, пригнув к себе, прошептал: 

- Не горюй, душа! Сперва Россию из ямы вытащим. А уж там и мундир сниму. 
Одна-то голова - не бедна. Да еще и сниму ли? Ермолову ведь пишем. Он - тонок, 
покажет письмо министру, - то и надо!.. 

Вьюки, чемоданы, седла валялись по скамейкам и на полу. Столы, табуреты и 
стулья были расставлены так беспорядочно, словно их уронили наземь с большой 
высоты. Денщики толпились в дверях, ожидая приказаний. Человек пятнадцать 
офицеров - кто в сюртуке, кто в шпензере{10}, а кто и просто в архалуке - 
расхаживали по горнице с трубками в зубах. Некоторые что-то писали, устроясь на 
чемоданах. Говор и смех висели в воздухе. Писаря суетились. С аванпостов то и 
дело являлись верховые с донесениями. 

Государев флигель-адъютант вошел в дежурную комнату главного штаба Второй армии 
около полудня. При виде золотого аксельбанта и вензелей на эполетах приезжего 
полковника шумная офицерская ватага сконфузилась и замерла в почтительном 
молчании. У флигель-адъютанта была немецкая картонная физиономия, измятая и 
усталая, с мягкими, впалыми щеками и тем приветливо-постным выражением, которое 
бывает свойственно придворным людям неискренним, пустым, уклончивым и 
равнодушным. В походке и манерах он заметно подражал императору - сутулился и 
вытягивал вперед шею, словно ожидая услышать или собираясь сообщить нечто 
важное. Флигель-адъютант скакал сюда по местам лесистым и болотистым. Кругляки, 
которыми мостились дороги в Белоруссии, в течение целых суток непрерывно 
плясали под колесами его брички. Скачка походила на пытку. И сейчас узкая грудь 
флигель-адъютанта ныла от долгой тряски и бесчисленных толчков. Он огляделся и 
уже раскрыл рот, чтобы осведомиться, где главнокомандующий, когда из соседней 
горницы быстро вышел граф Сен-При с радостно протянутыми вперед руками. 

- Бог мой! Как вы добрались до нас, полковник? Что вы привезли нам? 

- Es ist schauerlich!{11} - ответил приезжий. - Дороги стали столь трудны и 
опасны, что государь, отправляя меня, не дал мне письменных повелений. 

- Каким же путем вы ехали? 

- Через Дриссу, Борисов и Минск. Навстречу мне из Минска мчалось множество 
экипажей. Непрерывной вереницей тянулись обозы. А под самым Минском я 
столкнулся с губернатором и чиновниками, которые бежали из города. Они уверяли 
меня, что неприятель через полчаса будет в Минске. Но я проскакал по улицам 
благополучно. Впрочем, через час там действительно были французы. 

Громкий вздох пронесся по горнице. Как? Минск взят французами? А ведь Вторая 
армия спешила именно к Минску, чтобы заслонить собой средние области России от 
наступавшего Даву... И вдруг - Минск взят! Значит, Даву предупредил Вторую 
армию... Стало быть, расчет главнокомандующего рухнул... Сен-При взял 
флигель-адъютанта под руку и увел его из общей комнаты в соседнюю, пустую. 
Здесь он аккуратно притворил дверь и тщательно припер ее тяжелой скамьей. 

- Мне хорошо известно, дорогой полковник, как вы осторожны. И я поражен 
откровенностью, с которой вы сообщили сейчас urbi et orbi{12} о постигшей нас 
неудаче... 

Флигель-адъютант внутренне вздрогнул. В самом деле, привычка к сдержанности ему 
изменила. Проклятая дорожная тряска! Надо исправить ошибку. Но как? Ни на 
секунду не теряя достоинства и в полной мере сохраняя репутацию ближайшего к 
государю человека. Его пресная физиономия строго сморщилась. 

- Зачем скрывать правду? - проговорил он. - Пусть Вторая армия знает, к чему 
ведут наивная самонадеянность и неосновательная хвастливость ее вождя... Что, 
собственно, получилось? Наполеон распустил ложные слухи, будто его главные силы 
сосредоточены в Варшаве и что австрийская армия двинется на нас из Галиции. По 
этой причине мы разделили наши войска на части. Между тем Наполеон начал войну 
совершенно не так, как мы ожидали. С основной массой своих корпусов он перешел 
Неман у Ковно и направил Даву на Минск, против князя Багратиона. Теперь ясно, 
что он желает помешать соединению генералов Багратиона и Барклая. С этой точки 
зрения потеря Минска равна катастрофе. Не скрою от вас, дорогой граф, что 
действия вашего главнокомандующего внушают его величеству серьезные опасения. 
Вам поручено присматриваться к князю Багратиону и изучать его. Скажите... 

Сен-При провел рукой по своему бледному тонкому лицу. И на лицо легла грустная 
тень. Прекрасные глаза его, потемнев, тоже сделались грустными. 

- Наш главнокомандующий, - начал он, - неподражаем в своих мгновенных