Толь и еще раз пожалел, что залез в историю с диоптрами, не спросив броду. 
Однако ретироваться перед поручиком с продранными локтями не годится. 

- А что у вас за лошади, господин офицер? - сердито спросил он. - Одры, а не 
кони... В засечках... У выносных хвосты голые... Не бережете своей репутации, 
господин офицер! 

Травин медленно повернулся и сказал сквозь зубы: 

- Очень жаль, полковник, ежели, по мнению вашему, репутация русского 
артиллерийского офицера от скотов зависит. 

За спинами Толя и Травина раздался лукавый, рассыпчатый старческий смех. Оба 
они обернулись. На старом мекленбургском мерине сидел Кутузов и весело 
покачивался в седле. Он был в том же костюме, что и в дороге: сюртук без эполет 
враспашку над белым жилетом, белая фуражка без козырька. Только не было на нем 
теперь шинели да прибавились перекинутые через плечо шарф и нагайка. Рядом с 
ним гарцевал Багратион и неподвижно возвышался на строгом коне Барклай. Позади 
шепталась, кивая султанами, пышная свита. Откуда они взялись? Как подъехали? 
Толь вспотел от неожиданности и замер, отдавая фельдмаршалу честь. 

- Здравствуй, Карлуша! - проговорил Кутузов. - Ты тут пушишь не дельно, а я 
слушаю. Да мне и подслушать можно, я ведь не сплетник. Диоптры же и впрямь 
дрянь. Надобно будет снять их в артиллерии. Вот тогда и будет все по-твоему, 
Карлуша: steif, gerade, und Einer wie die Andere{88}! А канонир хорош! Подойди 
ко мне, голубчик мой! 

Угодников подошел учебным шагом, так страшно выкидывая кверху носки и дрыгая 
мускулами ног, что Кутузов опять засмеялся. 

- Бывал под командой моей, голубчик? 

- Под Аустрелицем, ваша светлость! 

- Я вижу, что мой ты! Иные считают, что война портит русского солдата, Михайло 
Богданыч. А я так обратно думаю: хорош русский солдат, ежели его для войны 
никакими немецкими фокусами испортить невозможно. Как тебя зовут, дружок? 

- Канонир Угодников, ваша светлость! 

- Молодец, молодец! Ведь молодец он, князь Петр? Эх, Михайло Богданыч! Как же 
это? С такими-то молодцами да все отступать? 

Кутузов произнес последние слова громко. Тусклый взгляд его обежал солдатские 
лица. Он не хотел упустить впечатления от этой давно приготовленной фразы. И 
увидел именно то, чего ожидал. Вся орудийная прислуга вздрогнула от прилива 
гордых и признательных чувств. "Уж теперь не пропадем! Знает отец, как взяться 
за солдата! Да и мы за таким отцом..." Совершенно те же чувства, и гордые и 
признательные вместе, волновали Багратиона. Сегодня на его улице был праздник. 
Сколько тягот спало с сердца! Не надо больше им воевать с чужой осторожностью; 
ни бежать от своей собственной предприимчивости. Во всем финал. Все годится по 
месту и времени. Амштетен... Шенграбен...{89} Здравствуй, старая, проверенная 
мудрость! Угрюмое лицо Барклая бросилось в глаза князю Петру Ивановичу. Трудно 
человеку вынести столько радости, сколько терпит он горя иной раз! А радость 
делает людей расточительными, заставляет их щедро расплескивать добро. 
Багратион подъехал к Барклаю. 

- Смоленск - позади, а Москва - перед нами. Полно церемониться, Михайло 
Богданыч! Не лучше ли душевно приблизиться друг к другу? 

Кутузов расспрашивал Травина: 

- Да не сын ли ты Юрия Петровича, что в отставку бригадиром пошел? И в Москве 
после дюжинничал?{90} 

- Я сын его, ваша светлость! 

- Ба-ба-ба! Да ведь я с родителем твоим в Инженерном корпусе на одной скамейке 
сидел... Хват был покойник! А и ты в него: остер, зубаст... Так и надобно. А 
Карла за горячку его и недельность прости. Я его давно знаю, еще как он пальцы 
сосал, знал его. Много лишнего чешет. А говорить нужно, Карлуша, так, как 
кулаком бить: мало, крепко и больно. Запомни! Травин... Юрья Травина сын... 
Поди же ко мне, грубиян милый, я тебя поцелую! 

Одним генералам позиция у Царева-Займища нравилась, а другие находили ее слабой.
 Несомненно, что в ней были большие достоинства. Открытое местоположение лишало 
врага возможности скрывать свои движения. Все возвышенности оказывались под 
русскими войсками, и это было очень удобно для действий артиллерии. Но, с 
другой стороны, по низенькому рельефу местности, отсутствовали на ней хорошие 
опорные пункты, и болотистая речка позади русских линий могла помешать