темкин засыпал Войновича требованиями выйти в море для 
решающей схватки с турецким флотом. Тот тянул, ссылался на недоделки, благо и 
корабельники говорили об этом... Катастрофу флота у Калиакрии в прошлом году 
объяснил Потемкин дурными качествами своих судов. «Не было никаких недостатков 
в рачении, ни в усердии, ни в осторожности, ни в искусстве; а все произошло от 
слабости судов и снастей». И уже осмелев, заявлял везде: «Хоть шторм 
прежестокий был, но если бы все крепко было и качество судов лучшее, все 
устояло бы». Однако чувствовал, что второй раз светлейший его не простит, не 
оправдает, и явно трусил, выискивал причины, чтобы оттянуть выход эскадры. 
Неуверенность передавалась экипажам, необстрелянным офицерам. И лишь Ушаков 
времени не терял, дни и ночи проводил на корабле — учил, учил, учил.

Особенно требователен был к канонирам, ко всем, кто с порохом и ядрами имел 
дело.

18 июня Войнович решился. Осторожно вывел эскадру в море, последовал с ней к 
северо-западу, чтобы напасть на турецкий флот, находившийся у Очакова. В 
эскадре было два линейных корабля и десять фрегатов. Ушаков понимал, что 
фрегаты маломощны. В европейском флоте мало кто решился бы поставить их в линию 
против настоящих боевых линейных кораблей. Да еще шлейф малых шебек, корсарских 
судов, кирлимгачей сопровождал русскую эскадру. Кораблей вроде бы и немало, но 
ясно, что их огневая мощь скудна.

Ушаков возглавлял авангардию, за ним на «Преображении» (после конфузливого 
штурмового погрома «Славу Екатерины» было приказано переименовать), граф 
Войнович. Он фактически передоверил командование и принятие решений Ушакову, 
приглашая того для совета.

1 июля Войнович пишет: «Любезный товарищ. Мне нужно было поговорить с вами. 
Пожалуйста, приезжай, если будет досуг. 20 линейных кораблей насчитал!»

Русская эскадра при неблагоприятном ветре проследовала в отдалении от Очакова и 
после Гаджибея у острова Фидониси увидела усиленный турецкий флот. 17 линейных 
кораблей, 8 фрегатов и масса малых судов заставили Войновича уже просто взывать 
к Ушакову.

2 июля: «...Я думаю, друг мой, что ввечеру нам поворотить через контрмарш[8 - 
Контрмарш — последовательно, один корабль за другим.] к берегу. На сие 
согласимся после. Авось Бог даст ветру от берега и взять бы у него с наветра — 
так и сомнения бы не было. Тут только три корабля хорошо снабжены людьми; а 
прочее все у них сволочь. На абордаж у нас не возьмешь — люди хороши и 
подерутся шибко. Наши храбростью им не уступят. Сегодня, думаю, он не подойдет, 
ибо будет поздно, но завтра рано надобно быть готовым, да и ночью осторожным. 
Если подойдет к тебе капитан-паша, сожги, батюшка, проклятого! Надобно нам 
поработать теперича и отделаться на один конец. Если будет тихо, посылай ко мне 
часто свои мнения и что предвидишь? Будь здоров и держи всех сомкнутых, авось 
избавимся».

Ушаков, однако, избавиться от боя не желал. Видя, что турки выстраивают линию 
боевых кораблей, прикинул в уме: у них 1110 орудий, у нас всего 550. Да и 
калибр наш меньше, металла в русские корабли турки будут посылать почти в три 
раза больше. По всем статьям — силе кораблей, мощи артиллерии — русская эскадра 
уступала противнику. В случае же абордажной схватки десять тысяч человек с 
турецких кораблей имели неоспоримое преимущество перед четырьмя тысячами 
человек русского экипажа.

И тем не менее утром 3 июля Ушаков решительно повел авангардию на сближение. 
Дул тихий северо-восточный ветер. Турецкий флот лежал на ветре у Ушакова, и он 
решил выиграть ход у передовых турецких судов. «Святой Павел» и два его 
передовых фрегата отнюдь не держали строй, а шли как бы в авангарде у 
неприятеля. Ушаков решил обойти голову колонны и поставить турок в два огня. 
Гасан-паша был человек опытный: поняв грозившую ему опасность, тоже приказал 
прибавить паруса. Турецкие корабли оказались легче в ходу, и передовые из них 
сблизились с авангардней Ушакова. Другие суда вытянулись в длинную рассыпанную 
линию. Началась канонада.

— Стрелять ближними прицельными выстрелами! — приказал Ушаков. Артиллеристы 
старались отменно: рвались снасти, летели ошметки полотна, в бессилье обвисали 
паруса у турецких кораблей. Три первых из них сделали оверштаг — поворот на 
другой галс и пошли прочь. Гасан-паша был вне себя, когда увидел сей позорный 
маневр своих капитанов. Он отдал им приказ: повернуть снова в бой и для 
выражения своих чувств велел ударить по своим бежавшим кораблям ядрами. Не 
помогло! Да и не до бежавших было, сам Гасан уже вступал в схватку с Ушаковым. 
Он еще не знал тогда, что это будущий могильщик турецкого флота, и с яростью 
набросился на корабль капитана русского авангарда. Ушако