азначенные и коими надо владеть 
совершенно. Карты же эти я давно веду, наношу на них отметки — промеры глубин, 
отмели, скалы, манки — все, что в плавании помогает в точности и безопасстве 
передвижения.

— Ну так мы можем ныне без лоцмана в Архипелаг двигаться? — с улыбкой 
обратилась Екатерина к Потемкину. Тот стоял устало и бесцеремонно перебирал 
книги. Не ответил, сказал свое:

— Послушай-ка, книги у него все тоже по делу морскому. «Таблицы горизонтальные 
северный и южная широты восхождения солнца...», «Книга пропорции оснастки 
кораблей английской...», а тут и сам академик Ломоносов «Рассуждение о большей 
точности морского пути...». А вот занятное название: «Разговор у адмирала с 
капитаном о команде»...

— Вы чью сторону на себе проигрываете, господин капитан-лейтенант? — 
подразнивая Ушакова, спросила Екатерина. Он дерзко взглянул на нее и твердо 
сказал:

— За адмирала, матушка государыня. За капитана я уже все давно проиграл.

— О, похвально сие устремление, мой друг. Матушкой же меня не зовите. Я не 
настолько стара, чтобы вы были моим сыном.

Ушаков снова смутился и молча завязал и распустил перед ней два морских узла.

— М-да, умело сие у вас получается. Это — искусство: вязать намертво без 
видимых усилий. Когда же вы сим занимаетесь? — обвела она рукой каюту.

— Во все свободное время, ваше императорское величество, — сделал нажим на 
«все» Ушаков.

— Неужели же у вас нет никакого интереса, кроме морского дела, Федор 
Федорович? — склонив голову с любопытством к плечу, интимно обратилась 
императрица. Ушаков слегка побледнел, что случалось с ним в мгновения 
ответственные, и без колебания ответил:

— Нет, ваше величество, море ныне мой единый смысл.

— Вот ответ, достойный флотовождя и однолюба, — не без иронии заметила 
Екатерина, вставая. Казалось, она ждала чего-то другого от этого честного и 
организованного капитана. Уже у трапа небрежно пригласила: — Я надеюсь видеть 
вас сегодня на балу во дворце Зимнем.

Садясь в карету, заметила Потемкину:

— Против всякого чаяния порядок на яхте выше похвалы. И офицер сей добронравный 
и прилежный...

Тот почувствовал, что Ушаков ей чем-то не понравился, и поспешил подправить 
впечатление:

— У нас о деле державном и о совершенстве в профессии пекущихся немного, все о 
карьере собственной больше да о том, чтобы приглянуться... — хотел добавить 
«высочайшим особам», потом передумал и закончил вроде бы о другом: — Нам он еще 
для великих морских баталий пригодится, не все иноземцев приглашать.

— Да, для морских, для морских, Гриша, — многозначительно закончила императрица.



* * *

Ушакову от яхты к Зимнему было недалеко, но надо было вызвать карету, чтоб 
подъехать как приглашенный гость к центральному входу во дворец.

Когда он добрался к подъезду, было поздно: выход императрицы уже состоялся. В 
разных местах зала образовались кружки, где пили шартрезы, ликеры, играли в 
карты, судачили, ожидали начала танцев. Ушаков с неловкостью ощутил на себе 
взгляды, хотя навряд ли многие смотрели на входящего капитан-лейтенанта, ибо 
все взоры были обращены на императрицу, которая должна была открыть танцы, но 
медлила, о чем-то беседуя с французским послом. Но вот гофмейстер, стоявший 
рядом с ней, махнул платочком, оркестр замолк, и Екатерина, встав, пригласила в 
пару Потемкина. Зал немедленно расслоился, выстроившись затем по известному тут 
старшинству, вослед первой паре. Ушаков прижался к стенке и вдруг почувствовал 
радостный и лучистый взгляд с противоположной стороны. Музыка снова грянула, а 
он понял, что на него глядит Полина. Та балаклавская Полина, что обещала 
встретить его в Петербурге. Не обращая внимания на двинувшуюся танцевальную 
колонну, Федор кинулся через весь зал к ней, приводя в у