ности и всеядности 
клонит.

Федор Игнатьич разумом давно понял, что сын, повидавший света больше его, живет 
не ведомым ему порядком и законом. Его же законы предполагали жестокую власть 
командира. Строго спросил:

— Моряков порешь?

— Я их, батя, учу. Сие главное. Мудрость офицерская состоит в том, чтобы 
править людьми, а не истуканами. Человека и наказать можно за провинность, а 
истукану все едино: наказывай, не наказывай.

— Ну а моря-то боишься?

— Петр Первый сказывал: боишься пульки — не ходи в солдаты. Так и у нас: 
боишься моря — не ходи в моряки. Я же собираюсь до самого вечера дней моих на 
море служить.

— Амуритесь, поди, там, за рубежом? Девицы заморские, чай, лучше наших? — 
подмигнул Степан. Даша заполыхала лицом, всплеснула руками:

— Какие там красавицы, чай, лучше и милее наших нету.

— Только и свету, что в окошке, — буркнул Степан, а Параскева Никитична со 
вздохом, словно давно думала спросить об этом, тихо вымолвила:

— А ты, Федя, что не женишься, аль не присмотрел еще? У нас вот в Алексеевне у 
Дмитриевых есть девушка красивая, небогатая, но нрава хорошего.

— Не женись, Федька! Погуляй, поезди по белу свету, успеешь ярмо завести, — 
вдруг зло перебил Степан. Жена его опустила глаза, а потом сорвалась и почти 
бегом выбежала в другую комнату. Федор Игнатьевич вздохнул и, окутавшись дымом, 
встал:

— Ну еще по одной и отдохнем...

...В светелке Дарьи, куда мать отвела Федора, она откинула одеяло и грустно 
сказала:

— Беда у нас, Феденька. Степка-то пьет до бесчувствия, а она-то, женка евонная, 
глазищами-то своими так, бестия, и рыскает, сам видишь. Степан злится и бьет ее.
 А коли мы не даем, на дворовых вымещает. Не знаю, что и будет...

И второй раз за вечер спросила:

— А ты-то, Феденька, как? Аль не полюбился никто? Федор покачал головой и с 
нескрываемой грустью сказал:

— Жду, мама, жду. Однолюб я.

Мать с сомнением и недоверием посмотрела на сына. Поверила, наверное, но не 
согласилась.

— Ты ведь малых любишь, все Ваню ласкал, ныне Дашу гладишь. Без семьи-то негоже,
 сынок. С моря вернешься, а дома покой и порядок. Ждут тебя, накормят, 
приласкают.

Федор успокаивающе улыбнулся:

— Для меня и в море порядок и покой, матушка.

Параскева Никитична молча поцеловала сына, перекрестила и тихо удалилась.

Федор остановился у небольшого окошечка и долго смотрел, как, подталкивая друг 
друга, вроде бы согреваясь, усаживались на ветвистых березах вороны.




Кончен бал...


Тот дальний переход в Средиземное море и обратно дал крылья капитан-лейтенанту 
Ушакову. Он стал известной и заметной фигурой не только в Кронштадте, но и в 
Санкт-Петербурге. Имя его упоминалось в Адмиралтейств-коллегии, среди 
влиятельных сановников, в дворцовых кругах. Кто-то доложил Потемкину, тот 
попросил показать и уговорил Екатерину назначить его командиром императорской 
яхты, зная, что оттуда пути открываются широкие.

— Новых людей, Като, надо на флоте взращивать, — говор