е простак. А порядка у 
нас на флоте нет. Эти офицеры пера заели нас, истинных моряков. Мы чуть не 
молились на них, ибо повышение получить без писак невозможно. А они знай пишут 
бумаги — им не до флота. Англичане же обгоняют нас, вот уже набивают медь на 
днища кораблей, а мы все на ракушках плаваем. Единственное, чего мы 
придерживаемся, так это строгих правил в бою. Наши адмиралы еще в XVII веке их 
утвердили, и они служат нам до сих пор.

— Однако же сия тактика немного успехов принесла французскому флоту.

— Но поражения не от того, что тактику не соблюдали: мастерства не хватает в ее 
проведении. Сам король Людовик XV в 1765 году предписывал в приказе предпринять 
строй кильватерной колонны, как единственный боевой порядок флота.

Де Шаплет поднял бокал и хмуро вспомнил:

— Конечно, я сам чуть не был взят в плен англичанами. Корабль потерял 
управление, а приказ короля гласит: «Во время боя ни один командир не имеет 
права покинуть свое место в строю для подачи помощи пострадавшему кораблю».

Ушаков слушал внимательно, переспрашивал, как будто сам хотел проиграть тот бой.


— Ну, Виктор, а если бы рядом были корабли, не атакованные неприятелем, они 
могли бы вам помочь в ту минуту?

— Нет! Приказ короля свят для морского военного офицера.

Беседовали долго, рассматривали французские мореходные карты, сверили их с 
русскими, договорились встретиться на «Святом Павле».


* * *

Два раза попытались выйти в Черное море под коммерческим флагом фрегаты 
«Констанция» и «Святой Павел», турки, однако же, несмотря на заверения, данные 
чрезвычайному посланнику России, корабли задерживали и из вторых Дарданелл — 
так в отдаваемых ордерах называли Босфор — не выпускали. Товар, который фрегаты 
привезли, распродали, новый загрузили, а согласия на проход в Керчь не было.

Осенние теплые ветерки ласково трепали волосы, располагали к неге и отдыху. 
Ушаков же не отдыхал. Не отдыхал сам и другим не давал отдохнуть. Два раза в 
день проводил он экзерциции. Утром — по постановке парусов, вечером — по 
такелажному мастерству и ремонту корабля. Ввел четкое судовое расписание для 
похода, стоянки, на случай боя. Вместе с офицерами и морскими служителями 
отрабатывал, расставлял всех на всякий возможный случай в практике. Был уверен, 
что без определительного и единообразного порядка ни в каком деле желаемого 
успеха не достигнуть.

Посмотрел на часы, сегодня марсовые действовали спорее и четче. Вахтенный 
крикнул: «С левого борта шлюпка. Просят взойти».

На палубу поднялся русский чрезвычайный посланник и полномочный министр Стахиев.


— Что служителей мучаешь, Федор? Турки мне несколько раз сказывали, ежели бы 
это коммерческие корабли были, то там команду бы ни за какие коврижки не 
заставили упражняться в умении.

Ушаков смутился, хотел как лучше, да знал, что безделье людей губит. Не 
согласился.

— У турок вон и на военном-то фрегате кверху животом лежат. У каждого свои 
порядки, господин министр.

Стахиев не возражал, с любопытством осматривал вычищенный и выдраенный корабль, 
потрогал тросы, похлопал по стволу одну из корабельных пушек и задумчиво 
продолжил:

— Да, порядки здесь свои, и их не переиначишь. Им все грезится непобедимость. И 
с российским выходом в Черное море не согласны. Есть, конечно, и разумные 
головы, но бесовщина их восточная не дает осилить темноту. Вот что, Федор 
Федорович, — оглянулся по сторонам посланник, — не пропустят они вас в Керчь. 
Не хотят миру вечного. Боюсь, что еще раз придется учить сии горячие головы. 
Козлянинову я обо всем поведал. И вот пакет для Петербурга, ежели будете вскоре 
туда следовать.

Ушаков понял с сожалением, что в Крым он отсюда не попадет, разве что снова из 
Петербурга. Посланник походил еще по кораблю, отобедал у капитана, расспрашивал 
про средиземноморские поездки, про тамошние интриги. Уша