удем биться и вас в 
обиду не дадим. Хотелось бы знать ваше имя, кого защищать будем.

— О, вы в обиду себя не дадите, — благосклонно заметила девушка и сделала 
церемонный присест. — Меня Полиной зовут, и я здесь у батюшки недавно. Семьи 
сюда еще никто не решается привозить. Ну а теперь, с вашим приездом, — опять 
улыбнулась девушка, — нам нечего бояться.

Улыбалась она доброжелательно, а в словах Ушаков чувствовал насмешку, может 
быть, и издевку даже. Не любил он это, чтобы облик, состояние расходились со 
словами. По нему уж, если гневаешься, так и говори резко, ругательно даже, а 
если добро на уме, так не пачкай его ехидством и намеками. Однако промолчал и 
спросил:

— А господин комендант, что, еще не освободился от забот?

Тут дверь в горницу растворилась, и с приступочки, идущей из рабочей половины, 
ступил комендант в растрепанном парике, в небрежно застегнутом мундире. Развел 
руками:

— Поселение — грех городом называть, а дел и не перечесть. Вот и хорошо, что ты 
здесь, дружок, — обратился он к Ушакову. — Поди, с Полиной моей познакомился. 
Хорошо тоже. Она тут засиделась у меня, заскучала, все ее в столицы тянет. А 
будешь приходить — вдвоем веселее будет.

— Батюшка, — теперь уже покраснела Полина, — господин лейтенант не для того 
сюда прибыл, чтобы девиц развлекать. — Краска быстро сошла с ее лица, и она 
снова улыбнулась. — Он нас от неприятеля защищать будет, а вы...

— Знаю, знаю, а ты не сердись на старого. Я ведь говорю, что думаю. Садитесь, 
Федор Федорович. Щей отведаем.

Пришла и комендантша, по ее указанию длинный матрос разлил бачок щей, поставил 
в центре стола крупно нарезанный хлеб и ушел...

— Ну дак как вы, милая душа, к нам попали? Долго ли будете здесь пребывать?

Федор Федорович обстоятельно рассказал, что окончил Морской шляхетский корпус. 
Плавал из Кронштадта в Архангельск и обратно. А в 1768 году был откомандирован 
на Дон под команду контр-адмирала Сенявина а плавал на праме, прикрывал устья 
рек от турок, выводил недавно построенные у Воронежа корабли в Азовское море. 
Потом и сам стал плавать в нем, командуя ботом «Курьер», вышел впервые в Черное 
море.

— Оно, — поощряемый внимательным девичьим взглядом, продолжал лейтенант, — с 
Балтийским совсем не схоже. Вначале мне показалось ласковым, теплым, словно и 
не море, а пруд наш деревенский. Но набежал ветер, затянулось небо, волна 
хлопнула в днище — море! Важное море. Предстоит нам с ним подружиться.

— Да, дружок, как начнет бить волна осенью о берег, то хаос и содом истинный. 
Посему и бухты ищут сейчас повсюду для флота будущего. Наша Балаклавская 
удобная, тихая. Но, сказывают, Ахтиярская еще лучше. А вы сколько у нас 
пребывать будете? Чем вам помочь в обустройстве?

Ушаков поблагодарил коменданта, сказал, что сам устроится, но помнил вчерашний 
разговор на корабле и попросил из сухопутной команды, что высадил сегодня здесь,
 передать ему на корабль солдата Петра Золотарева.

— Я решил себе служилых людей подбирать в команду по одному. У которых к морю 
тяга есть, к мореходному искусству предрасположенных и качки не боящихся.

— И-и-и, дружок, — замахал руками комендант, — так у нас порядку никакого не 
будет. Начнут переводить из сухопутчиков в матросы, из матросов в солдаты. 
Служить каждый должен, где ему предписано с самого начала.

Ушаков помрачнел, брови его поплыли вниз, лицо стало суровым, скулы затвердели.

— Так ведь они свое воинское и морское дело искусно исполнять должны. Не 
каждому рожденному дано быть моряком. И топчет он башмаками пыль по дорогам, а 
море его ждет. Я и хотел бы по человечку команду собирать, натуру каждого 
досконально знать.

— Прости меня, дружок, но ты чепуху собачью городишь. Какое искусство у солдата 
и моряка быть может? Ему поворачиваться должно направо и налево, во фрунт 
стоять да команды исполнять, а искусство сие ваше дело. Вы дворянин, ученье 
прошли высокое, науки знаете. — Комендант занервничал, отодвинул закуски и 
обратился к дочери, вроде и не замечая Ушакова:

— Ныне, говорят, в Петербурге модным стало людей всех званий и сословий равнять.
 И Пугачев не научил ничему. Из Франции книги выписывают, энциклопедия — ихняя 
Библия, а Вольтер — бог. По тем законам, может, и команд