должен был идти фрегат 
«Надежда», но у того что-то не ладилось с такелажем. Спиридов, находившийся на 
корабле «Три иерарха», уже забывший свои вчерашние угрозы в адрес капитана 
Клокачева, а может быть, и извиняясь за них, отдал приказ: «„Европе“ сняться с 
якоря! Идти вперед!» Клокачеву два раза приказания не отдавались, почти в 
полночь его корабль прошел узкий проход Чесменской бухты, подошел к оставшемуся 
флоту противника на расстояние двух кабельтовых и, встав на якорь, открыл огонь.
 Началось знаменитое Чесменское сражение.

Спиридов в донесении Адмиралтейств-коллегии писал: «В 12 часов оный корабль 
пришел в повеленное место... и начал по турецкому флоту палить беспрерывным 
огнем из пушек, ядрами, камелями и брандскугелями и бомбами».

Первая линия турецких кораблей ответила нестройным огнем, но подоспевшие другие 
русские корабли и суда, а особенно бомбардирский корабль «Гром» не дали им 
развернуть свою полную мощь. Во втором часу ночи брандскугель с «Грома» зажег 
турецкий линейный корабль, затем загорелось еще два. Бухта начала освещаться 
гигантскими факелами горящих судов. С «Ростислава» дали сигнал двумя ракетами: 
«Брандеры в бой!» Брандер был смертоносным орудием. Обычно это были 
транспортные суда, загруженные «огненным грузом». Его трюмы заполнялись серой и 
селитрой. В бочках — смола, в мешках — порох, палубы пропитаны скипидаром. 
Брандер называли еще «плавучим гробом». Таким он и был как для противника, так 
и для команды, его ведущей. Для их проведения требовались хладнокровные и 
мужественные люди, ибо идти в бой в седле собственной смерти, из которого 
надлежало перескочить, могли действительно немногие. Первый брандер англичанина 
Дугдаля храбро понесся навстречу турецкой эскадре, но был атакован галерами 
противника и расстрелян береговыми батареями. Второй брандер сел на мель, хотя 
его команда подожгла его и тем самым осветила береговые батареи, по которым 
легче было вести огонь. Третий тоже стал пылающим факелом, расстрелянным 
турками.

Заскользил по бухте незаметной тенью брандер лейтенанта Ильина. «Помогай бог 
Ильину! — шептал Спиридов. — Вся надежда на него». Благословение на английском 
языке посылал ему же командир авангарда Самуил Грейг. Лейтенант Дмитрий Ильин 
был известен как храбрый и опытный воин, умеющий владеть собой. После окончания 
Морского шляхетского корпуса он уже десять лет служил на флоте. Его выдержка и 
хладнокровие сыграли немаловажную роль во всей Чесменской битве.

Его брандер прицепился к борту линейного корабля железными крючьями. Ильин 
бросил факел на палубу, поджег смоляные бочки и последним спрыгнул в отваливший 
катер. Посреди бухты не удержался и отдал команду: «Суши весла!» — хотелось 
взглянуть на результат. А результатом взрыва «огненного ядра» было подведение 
черты под существованием турецкого флота в Средиземном море[2 - Сам Дмитрий 
Сергеевич Ильин, награжденный «Георгием» IV степени, произведенный в капитаны 
2-го ранга, был впоследствии очернен при дворе и изгнан со службы. В журнале 
«Русская старина» писалось: «До смерти он влачил всю жизнь в полнейшей бедности 
и похоронен при церкви села Застижье, от которой его усадьба менее чем в 
полуверсте. На могиле Дмитрия Сергеевича его почитателями... положена плита 
(серый камень), на которой теперь имеются весьма слабые признаки следующей 
надписи: „Под камнем сим положено тело капитана первого ранга Дмитрия 
Сергеевича Ильина, который сжег турецкий флот при Чесме. Жил 65 лет. Скончался 
1803 года“. В 1895 году на могиле его был сооружен памятник с надписью: „Герою 
Чесмы лейтенанту Ильину“. В его честь в русском флоте был назван крейсер и 
эскадренный миноносец.»]. Взорвавшийся корабль головешками падал на другие суда 
турок и превращал их в пылающие факелы.

		Летят на воздух все снаряды
		И купно вражески суда:
		Исчезла гордость их и сила,
		Одних пучина поглотила,
		Других постигнула беда.

Беда постигла весь флот неприятеля, русская артиллерия добивала оставшиеся 
корабли, и в три часа ночи Чесменская бухта представляла собой чашу огня, 
наполненную останками судов, плывущими к берегу моряками и фонтанами пламени, 
вырывающимися из трюмов и крюйт-кают.

«Легче вообразить, чем описать ужас, остолбенение и замешательство, овладевшие 
неприятелем, — записал Самуил Грейг впечатление того момента, — турки 
прекратили всякое сопротивление, на тех судах, которые еще не загорелись... 
целые команды в страхе и отчаянии кидались в воду, поверхность бухты была 
покрыта бесчисленным множеством... спасавшихся и топивших один другого... Страх 
турок был до того велик, что они не только оставляли суда и прибрежные батареи, 
но даже бежали из замка и города Чесмы, оставленных уже гарнизоном и жителями».

Всего было сожжено пятнадцать кораблей, шесть фрегатов и сорок мелких судов 
противника. Погибло около одиннадцати тысяч матросов и офицеров.

Победа была полная. В письме вице-президенту Адмиралтейств-коллегии Ивану 
Чернышеву Г. А. Спиридов написал: «Слава господу богу и честь Российскому 
флоту! С 25 на 26-е неприятельский военный флот атаковал