мальчишки, несколько гордились. В летнее время пажи специальных классов 
направлялись в лагерь в Красное Село, где в составе учебного батальона 
участвовали в маневрах и различных военных упражнениях. Те же пажи, которые 
выходили в кавалерию, прикомандировывались на летнее время к Николаевскому 
кавалерийскому училищу, чтобы приготовиться к езде. Зимою пажи, выходившие в 
кавалерию, ездили в придворный манеж. Там на свитских лошадях, под управлением 
одного из царских берейторов, мы изучали искусство езды и управления лошадью. В 
то время при Пажеском корпусе еще не было ни своего манежа, ни лошадей.
      
      В 1872 году войска Красносельского лагеря закончили свое полевое обучение 
очень рано – 17 июля, тогда как обыкновенно лагерь кончался в августе месяце. В 
этот знаменательный для нас день всех выпускных пажей и юнкеров собрали в одну 
деревню, лежавшую между Красным и Царским Селом (названия ее не помню), и 
император Александр II поздравил нас с производством в офицеры. Я вышел в 15й 
драгунский Тверской полк, стоявший в то время в урочище Царские Колодцы в 
Закавказском крае. Пажи имели в то время право выбирать полк, в котором хотели 
служить, и мой выбор пал на Тверской полк вследствие того, что дядя и тетка 
рекомендовали мне именно этот полк, так как он ближе всех стоял к месту их 
жительства. В гвардию я не стремился выходить вследствие недостатка средств.
      
      Вернувшись опять на Кавказ, уже молодым офицером, я был в упоении от 
своего звания и сообразно с этим делал много глупостей, вроде того, что сел 
играть в стуколку с незнакомыми людьми, не имея решительно никакого понятия об 
этой игре, и проигрался вдребезги, до последней копейки. Хорошо, что это было 
уже недалеко от родного дома и мне удалось занять денег благодаря престижу 
моего дяди. Я благополучно доехал до Кутаиса. Через некоторое время, 
направляясь в полк и проезжая через Тифлис, я узнал, что полк идет в лагерь под 
Тифлисом, и поэтому остался ждать его прибытия.
      
      В то время в Тифлисе был очень недурной театр, было много концертов и 
всякой музыки, общество отличалось своим блестящим составом, так что мне, 
молодому офицеру, было широкое поле деятельности. Таких же сорванцов, как я 
(мне было всего 18 лет), там было несколько десятков.
      
      Наконец 1 сентября я прибыл в полк, где тотчас же явился к командиру 
полка полковнику Богдану Егоровичу Мейендорфу. В тот же день перезнакомился со 
всеми офицерами и вошел в полковую жизнь. Меня зачислили в 1й эскадрон, 
командиром которого был майор Михаил Александрович Попов, отец многочисленного 
семейства. Это был человек небольшого роста, тучный, лет сорока, чрезвычайно 
любивший полк и военное дело. Любил он также выпить; впрочем, я должен сказать, 
что и весь полк в то время считался забубенным. Выпивали очень много, при 
каждом удобном и неудобном случае. Большинство офицеров были холостяки; 
насколько помню, семейных было тричетыре человека во всем полку. К ним мы 
относились с презрением и юным задором.
      
      В лагере жили в палатках, и каждый день к вечеру все, кроме дежурного по 
полку, уезжали в город. Больше всего нас привлекала оперетка, во главе которой 
стоял Сергей Александрович Пальм (сын известного беллетриста 70х годов 
Александра Ивановича Пальма); в состав труппы входили артисты: Арбенин, 
Колосова, Яблочкина, Кольцова, Волынская и много других талантливых певцов и 
певиц. Даже такие великие артисты, как О. А. Правдин, начинали свою 
артистическую карьеру в этой оперетке. Кончали мы вечер, обычно направляясь 
целой гурьбой в ресторан гостиницы «Европа», где и веселились до рассвета. А. И.
 СумбатовЮжин, тогда студент, начинавший писать стихи и пьесы, участвовал в 
ужинах, дававшихся артистам. Иногда приходилось, явившись в лагерь, немедленно 
садиться на лошадь, чтобы отправиться на учение. Бывали у нас фестивали и в 
лагере, они часто кончались дуэлями, ибо горячая кровь южан заражала и нас, 
русских.
      
      Помнится мне один случай. Это был праздник, кажется, 2го эскадрона. Так 
как наш полковой священник оставался в Царских Колодцах, то был приглашен 
протопресвитер Кавказской армии Гумилевский. Сели за стол очень чинно, но к 
концу обеда князь Чавчавадзе – и барон Розен изза чегото поссорились, оба 
выхватили шашки и бросились друг на друга. Офицеры схватили их за руки и не 
допустили кровопролития. Но, в это время отец Гумилевский, с перепугу и не 
желая присутствовать при скандале, хотел удрать из этой обширной палатки, но 
застрял между полом и полотном настолько основательно, что мы были вынуждены 
его оттуда извлечь, посадить на извозчика и отправить домой. На рассвете 
состоялась дуэль между Чавчавадзе и Розеном, окончившаяся благополучно: 
противники обменялись выстрелами и помирились.
      
      К сожалению, далеко не всегда эти нелепые состязания кончались так тихо; 
бывало много случаев бессмысленной гибели. Однажды и я был секундантом некоего 
Минквица, который дрался с корнетом нашего же полка фон Ваком. Этот последний 
был смертельно ранен и вскоре умер. Суд приговорил Минквица к двум годам ареста 
в крепости, а секундантов, меня и князя И. М. ТарханМуравова, к четырем 
месяцам гауптвахты. Потом это наказание было смягчено, и мы отсидели всего два 
месяца. Подробностей этой истории я хорошо не помню, но причина дуэли была 
сущим вздором, как и причины большинства дуэлей того времени. У меня оставалось 
только впечатление, что виноват был кругом Минквиц, так как это был задира