|
Доктор исторических наук, профессор В. В. МАВРОДИН.
От автора
Я никогда не вел дневника и сохранил лишь коекакие записки, массу
телеграмм и отметки на картах с обозначением положения своих и неприятельских
войск в каждой операции, которую совершал. Великие события, участником которых
я был, легли неизгладимыми чертами в моей памяти. Я не имею намерения писать
связанных между собой подробных исторических воспоминаний о мировой войне, и
тем более не в моих намерениях подробно описывать боевые действия тех армий,
которыми мне пришлось командовать во время этой войны. Цель моих воспоминаний –
более скромная. Она состоит в том, чтобы описать мои личные впечатления и
переживания в тех великих событиях, в которых я был или действующим лицом или
свидетелем.
Думаю, что эти страницы будут полезны для будущей истории, они помогут
многое правильно осветить, охарактеризовать только что пережитую эпоху, нравы и
психологию ныне уже исчезнувшей, а в то время жившей вовсю русской армии и
многих ее вождей. Надеюсь, читатель не посетует, что на этих страницах он не
найдет ничего стройного, цельного, а лишь прочтет то, что меня наиболее мучило
или радовало, то, что захватывало меня полностью, да еще несколько картинок,
почемулибо ярко сохранившихся в моей памяти.
С детских лет до войны 1877–1878 гг.
Я родился в 1853 году 19(31) августа в Тифлисе. Мой отец был
генераллейтенант и состоял в последнее время председателем полевого
аудиториата Кавказской армии. Он происходил из дворян Орловской губернии. Когда
я родился, ему было 66 лет, матери же моей – всего лет 27 – 28. Я был старшим
из детей. После меня родился мой брат Борис, вслед за ним Александр, который
вскоре умер, и последним брат Лев. Отец мой умер в 1859 году от крупозного
воспаления легких. Мне в то время было шесть лет, Борису четыре года и Льву два
года. Вслед за отцом через несколько месяцев умерла от чахотки и мать, и нас,
всех трех братьев, взяла на воспитание наша тетка, Генриетта Антоновна
Гагемейстер, у которой не было детей. Ее муж, Карл Максимович, очень нас любил,
и они оба заменили нам отца и мать в полном смысле этого слова.
Дядя и тетка не жалели средств, чтобы нас воспиты– вать. Вначале их
главное внимание было обращено на обучение нас различным иностранным языкам. У
нас были сначала гувернантки, а потом, когда мы подросли, гувернеры. Последний
из них, некто Бекман, имел громадное влияние на нас. Это был человек с хорошим
образованием, кончивший университет; Бекман отлично знал французский, немецкий
и английский языки и был великолепным пианистом. К сожалению, мы все трое не
обнаруживали способностей к музыке и его музыкальными уроками воспользовались
мало. Но французский язык был нам как родной; немецким языком я владел также
достаточно твердо, английский же язык вскоре, с молодых лет, забыл вследствие
отсутствия практики.
Моя тетка сама была также выдающаяся музыкантша и славилась в то время
своей игрой на рояле. Все приезжие артисты обязательно приглашались к нам, и у
нас часто бывали музыкальные вечера. Да и вообще общество того времени на
Кавказе отличалось множеством интересных людей, впоследствии прославившихся и в
литературе, и в живописи, и в музыке. И все они бывали у нас. Но самым ярким
впечатлением моей юности были, несомненно, рассказы о героях Кавказской войны.
Многие из них в то время еще жили и бывали у моих родных. В довершение всего
роскошная южная природа, горы, полутропический климат скрашивали наше детство и
оставляли много неизгладимых впечатлений.
До четырнадцати лет я жил в Кутаисе, а затем дядя отвез меня в Петербург
и определил в Пажеский корпус, куда еще мой отец зачислил меня кандидатом.
Поступил я по экзамену в четвертый класс и быстро вошел в жизнь корпуса. В
отпуск я ходил к двоюродному брату моего названого дяди, графу Юлию Ивановичу
Стембоку. Он занимал большое по тому времени место – директора департамента
уделов. Видел я там по воскресным дням разных видных беллетристов: Григоровича,
Достоевского и многих других корифеев литературы и науки, которые не могли не
запечатлеться в моей душе. Учился я странно: те науки, которые мне нравились, я
усваивал очень быстро и хорошо, некоторые же, которые были мне чужды, я изучал
неохотно и толькотолько подучивал, чтобы перейти в следующий класс: самолюбие
не позволяло застрять на второй год. И когда в пятом классе я экзамена не
выдержал и должен был остаться на второй год, я предпочел взять годовой отпуск
и уехать на Кавказ к дяде и тетке.
Вернувшись в корпус через год, я, минуя шестой класс, выдержал экзамен
прямо в специальный, и мне удалось в него поступить. В специальных классах было
гораздо интереснее. Преподавались военные науки, к которым я имел большую
склонность. Пажи специальных классов помимо воскресенья отпускались два раза в
неделю в отпуск. Они считались уже на действительной службе. Наконец, в
специальных классах пажи носили кепи с султанами и холодное оружие, чем мы,
|
|