ЮгоЗападный фронт не в состоянии наступать, превозможет и мое мнение не будет 
уважено, как главного ответственного лица в этом деле, то в таком случае мое 
пребывание на посту главнокомандующего не только бесполезно, но и вредно, и в 
этом случае прошу меня сменить.
      
      Государя несколько передернуло, вероятно, вследствие столь резкого и 
категорического моего заявления, тогда как по свойству его характера он был 
более склонен к положениям нерешительным и неопределённым.
      
      Никогда он не любил ставить точек над i и тем более не любил, чтобы ему 
преподносили заявления такого характера. Тем не менее он никакого 
неудовольствия не высказал, а предложил лишь повторить мое заявление на военном 
совете, который должен был состояться 1 апреля, причем сказал, что он ничего не 
имеет ни за, ни против и чтобы я на совете сговорился с его начальником штаба и 
другими главнокомандующими.
      
      Не успел я выйти из вагона государя, как ко мне подошел камерлакей с 
приглашением идти к министру двора, который желает меня видеть. Граф Фредерикс 
обнял меня, поцеловал, хотя я с ним никогда близок не был, и поздравил с новым 
назначением. Усадив меня, он начал меня уверять, что против меня решительно 
ничего не имеет, никакой интриги по поводу моего назначения не знает и что его 
телеграмма генераладъютанту Иванову совершенно не касалась его смены и моего 
назначения, до которых ему дела нет. Он заверял меня, что чрезвычайно 
обрадовался, что выбор пал на меня, так как было несколько кандидатов, и он 
будет стараться меня поддерживать; если же мне понадобится чтолибо секретно 
доводить до сведения государя. то он вообще всегда будет к моим услугам. Я ему 
ответил, что за все ласковые слова я сердечно благодарю, но что по принципу, 
которым руководствовался всю свою жизнь, я никогда ничего не искал и лично для 
себя ничего не добивался, что буду исполнять свой долг так же, как и раньше, от 
всей души, но просить чеголибо ни в каком случае не буду. На этом наша беседа 
и закончилась; мы еще раз обнялись, и я ушел к себе в вагон. Так я, в сущности, 
и не узнал, какая интрига велась против моего назначения и кто ее вел.
      
      На другое утро царь поехал осматривать недавно сформированную 3ю За 
амурскую пехотную дивизию и нашел ее в прекрасном состоянии. Как и в предыдущие 
разы, воодушевления у войск никакого не было. Ни фигурой, ни уменьем говорить 
царь не трогал солдатской души и не производил того впечатления, которое 
необходимо, чтобы поднять дух и сильно привлечь к себе сердца. Он делал, что 
мог, и обвинять его в данном случае никак нельзя, но благих результатов в 
смысле воодушевления он вызывать не мог. После осмотра этой дивизии мы 
направились дальше, ближе к противнику, и там состоялся смотр всего 11го 
армейского корпуса, который находился в резерве. Смотр был произведен обычным 
порядком, ничего достопримечательного не произошло, за исключением разве того, 
что во время смотра был налет неприятельских самолетов, который им не удался, 
так как в предвидении их посещения, которое могло повести за собой большие 
жертвы при метании бомб в собранный вместе целый корпус, было размещено 
несколько зенитных батарей и наша флотилия самолетов. Когда неприятельские 
аппараты показались, наши зенитные батареи начали их усердно обстреливать и 
отогнали их.
      
      В общем, имея в виду близость неприятельского фронта от КаменецПодольска,
 частые налеты самолетов противника на КаменецПодольск и невозможность полного 
обеспечения царского поезда от бросаемых ими бомб, я старался уговорить царя 
сократить свое пребывание в КаменецПодольске, в чем меня поддержал и граф 
Фредерикс, но царь ни за что не соглашался изменить свой маршрут и уехал лишь 
после двухсуточного пребывания. В тот же вечер, часа два спустя после отхода 
императорского поезда, и я отправился прямо в Могилев на военный совет, который 
должен был состояться 1 апреля. Мой начальник штаба генерал Клембовский 
соединился со мной для этой поездки в Казатине, и мы безостановочно проехали в 
Могилев, куда и прибыли 1 апреля утром.
      
      На военном совете под председательством самого императора присутствовали: 
главнокомандующий СевероЗападным фронтом генераладъютант Куропаткин со своим 
начальником штаба Сиверсом, главнокомандующий Западным фронтом Эверт, также со 
своим начальником штаба, я с генералом Клембовским, Иванов, военный министр 
Шуваев, полевой генералинспектор артиллерии великий князь Сергей Михайлович и 
начальник штаба верховного главнокомандующего Алексеев.
      
      Главный вопрос, который нужно было решить на этом совещании, состоял в 
выработке программы боевых действий на 1916 год. Генерал Алексеев доложил 
совещанию. что предрешено передать всю резервную тяжелую артиллерию и весь 
общий резерв, находящийся в распоряжении верховного главнокомандующего, 
Западному фронту, который должен нанести свой главный удар в направлении на 
Вильно; некоторую часть тяжелой артиллерии и войск общего резерва 
предполагается передать СевероЗападному фронту, который своей ударной группой 
также должен наступать с северовостока на Вильно, помогая этим выполнению 
задачи Западного фронта; что касается вверенного мне ЮгоЗападного фронта, то, 
как уже было признано, этот фронт к наступлению не способен, он должен 
держаться строго оборонительно и перейти в наступление лишь тогда, когда оба 
его северных соседа твердо обозначат свой успех и достаточно выдвинутся к