главнокомандующий согласится на какиенибудь наступательные операции, так как 
при настоящем положении дела он считает их бесполезными. Я ему ответил, что ни 
о каких больших наступательных операциях и разговора нет, что я также считаю их 
в настоящее время бесполезными и желаю лишь нанести противнику, как только что 
сказал, короткий удар, дабы выпрямить фронт по реке Стырь. После некоторых 
переговоров главнокомандующий согласился наконец на мое предложение, и я тотчас 
же сделал соответствующее распоряжение, придав 30му корпусу 7ю кавалерийскую 
дивизию.
      
      Наступление Зайончковского было проведено умело и настойчиво, причем было 
рассчитано так, что части 30го корпуса и 7я кавалерийская дивизия все время 
охватывали левый фланг противника, заставляя его быстро отходить, 39й же 
корпус генерала Стельницкого вел бой с фронта, задерживая австрогерманцев, 
дабы дать возможность 30му корпусу производить охваты возможно глубже. В 
результате Луцк был взят, и мы заняли по Стыри ту линию, которую я наметил. Тут 
произошел один инцидент, характеризующий генералов, принимавших участие в этом 
наступлении. При подходе к Луцку Стельницкий доносил, что начальник 4й 
стрелковой дивизии Деникин затрудняется штурмовать этот город, сильно 
укрепленный и защищаемый большим количеством войск. Я послал тогда телеграмму 
Зайончковскому с приказанием атаковать Луцк с севера, чтобы помочь Деникину. 
Зайончковский тотчас же сделал соответствующие распоряжения, но вместе с тем в 
приказе по корпусу объявил, что 4я стрелковая дивизия взять Луцк не может и 
что эта почетная задача возложена на его доблестные войска. Этот приказ, в свою 
очередь, уколол Деникина, и он, уже не отговариваясь никакими трудностями, 
бросился на Луцк, одним махом взял его, во время боя въехал на автомобиле в 
город и оттуда прислал мне телеграмму, что 4я стрелковая дивизия взяла Луцк. В 
свою очередь Зайончковский доносил, что без движения с севера Деникин Луцка 
взять бы не мог и что честь этого дела принадлежит 30му корпусу, в чем он, в 
сущности, был прав. Впоследствии оба эти генерала смотрели друг на друга очень 
враждебно и примириться так и не могли.
      
      В действительности, конечно, честь этого дела принадлежит обоим корпусам. 
Я привел этот инцидент как пример, до чего чутки в военное время войсковые 
части и их начальники к своим боевым отличиям и как часто решение дела зависит 
от их соревнования. Деникин. который играл такую большую роль впоследствии, был 
хороший боевой генерал, очень сообразительный и решительный, но всегда старался 
заставить своих соседей порядочно поработать в свою пользу, дабы облегчить 
данную им для своей дивизии задачу; соседи же его часто жаловались, что он 
хочет приписывать их боевые отличия себе. Я считал естественным, что он 
старается уменьшить число жертв вверенных ему частей, но, конечно, все это 
должно делаться с известным тактом и в известных размерах. И нужно думать не 
только о себе, но главным образом об общей пользе, что, к сожалению, не всегда 
бывает.
      
      Через несколько дней после перехода нашего на Стырь воздушная разведка 
мне донесла, что значительные силы немцев, в общем примерно около двух пехотных 
дивизий, двигаются с северовостока на Колки. Было ясно, что противник 
направлял около корпуса с таким расчетом, чтобы выйти на правый фланг вверенной 
мне армии и в свою очередь постараться отбросить нас обратно на восток. Я 
немедленно двинул к Колкам обе дивизии 30го корпуса и усилил его 4й 
стрелковой и 7й кавалерийской дивизиями, считая эти силы совершенно 
достаточными, чтобы парировать маневр немцев. Кроме того, на всякий случай я 
взял одну дивизию в резерв, в мое распоряжение, расположив ее в районе Клевань 
– Олыко. При таком расположении сил я считал свое положение крепким.
      
      К сожалению, на это дело в штабе фронта взглянули иначе, и совершенно 
неожиданно для меня в один скверный вечер, когда мои распоряжения приводились в 
исполнение, я получил длинную шифрованную телеграмму от главнокомандующего. По 
расшифровании ее, что отняло время, выяснилось, что штаб фронта предписывает 
произвести следующую операцию собственного измышления: правому флангу моей 
армии предписывалось в тот самый вечер отойти от Луцка обратно на Стубель с 
таким расчетом, чтобы к утру быть опять на старых позициях, 30му же корпусу с 
приданными ему частями спрятаться в лесу восточнее Колков, и когда немцы 
вытянутся по дороге из Колков на Клевань, то неожиданно ударить им во фланг, 
разбить их и затем вновь остальными войсками правого фланга перейти в 
наступление. Предписывалось этот удивительный план произвести немедленно и 
безоговорочно.
      
      Я ответил шифрованной же телеграммой, что повеление главнокомандующего 
выполняю, но считаю долгом службы донести, что телеграмму я получил в 7 часов 
вечера, расшифровка отняла время, написать новые директивы также требуется 
время, отправка по телеграфу, расшифровка корпусными командирами новой 
директивы, составление новых приказов в штабах корпусов, а затем дивизий, 
рассылка в полки новых распоряжений и доведение их до рот включительно требуют 
не менее 10 – 12 часов. При этом такая спешка вызовет неминуемую суету и 
беспорядок во время этой щекотливой операции и большое неудовольствие в войсках,
 которые после удачного наступления должны бросать взятые с бою позиции и 
уходить назад. Поэтому в этот вечер ни в каком случае незаметного отхода быть 
не может, а состоится он с вечера другого дня. Кроме того, одним махом 
перескочить в течение одной ночи, когда войска двигаются медленно, со Стыри на