Стубель невозможно, так как тут около 50 верст расстояния, и в одну ночь 
сделать такой переход, сохраняя хоть какойнибудь порядок, нельзя: требуется 
два перехода, и воздушная разведка противника выяснит наше отступление. 
Приказание главнокомандующего оставить в окопах разведчиков и дивизионную 
конницу, чтобы замаскировать наш отход, цели не достигнет, ибо артиллерию 
оставить с разведчиками я не могу, чтобы ее не потерять, а отсутствие 
артиллерии не может не быть замечено неприятелем. Наконец, трем дивизиям пехоты 
и одной кавалерийской у Колков в лесу спрятаться нельзя: там масса обширных 
болот, германский корпус идет, очевидно, с разведкой и не может пропустить 
незамеченной такую массу наших войск, войска же эти в болотах атаковать могут 
совершенно иначе, чем на сухой местности, и никакой неожиданной атаки произойти 
не может. На основании всего вышеизложенного я доносил, что слагаю с себя 
всякую ответственность за успех этой операции. Мое донесение, или, вернее, 
критика плана действий, мне предписанных, успеха не имело, приказание 
оставалось в силе и было выполнено.
      
      Естественно, что неприятель утром же заметил наш отход, и мы с боем 
должны были ни с того ни с сего отступать. Точно так же и 30й корпус, как ни 
старался скрыться, был обнаружен немцами, и вышла обоюдная фронтальная атака, 
которая привела к тому, что обе стороны частью зарылись в землю, а частью в 
местах болотистых, которыми эта местность изобилует, начали устраивать окопы 
поверх земли. В результате этих действий получилось, что мой правый фланг 
протянулся дальше к северу, до Колков на Стыри, но так как противник занял 
Чарторийск на левом берегу этой реки, а затем и станцию железной дороги этого 
наименования, то пришлось и далее протягивать мой фронт все более к северу, до 
Кухоцкой Воли, где и был стык с 3й армией. На более пассивных участках 
пришлось поставить конницу, а не активную пехоту. Весь 30й корпус и три 
дивизии конницы, в сущности, зарыться в землю не могли, так же как и правый 
фланг 39го корпуса; на участках расположения этих частей, вследствие сильной 
заболоченности этих мест, пришлось произвести огромные саперные работы. 
Пришлось устраивать бесконечные гати, массу мостов, окопы же не врывать в землю,
 а строить их из бревен, прикрытых с наружной стороны землею, так как 
углубляться в землю было невозможно по причине близости грунтовых вод.
      
      Материала для выполнения этих работ было сколько угодно, так как вся 
местность сплошь покрыта лесами. Выяснилось, что хотя и с большими 
затруднениями и несколько иным порядком, но воевать в Полесье значительными 
массами можно: 3я армия почти вся оказалась в болотах, и против нее был 
многочисленный противник.
      
      
      
      
Зима 1915/16 года
      
      Вскоре после Луцкой операции царь приехал на ЮгоЗападный фронт и 
объезжал армии. Между прочим, приехал и в Ровно, где был расположен штаб моей 
армии, вместе с главнокомандующим фронтом генераладъютантом Ивановым. Свитский 
поезд, прибывший за час ранее царского, чрезвычайно беспокоился, что могут 
появиться неприятельские самолеты, которые нас действительно постоянно посещали 
и бросали бомбы. Начальник царской охраны мне передал, что главнокомандующий 
приказал остановить царский поезд не на железнодорожной платформе, а гденибудь 
раньше, по возможности незаметно. На это я ему ответил, что в данный момент эта 
предосторожность совершенно излишня, так как все небо покрыто низкими густыми 
тучами, и. безусловно, никакой неприятельский самолет появиться не может, да и 
у меня тут собрано восемь самолетов, которые не допустят появления 
неприятельского, тем более что время клонится к вечеру.
      
      В почетный караул я поставил роту ополчения из моего конвоя. По прибытии 
царь, выслушав мой рапорт, спросил, в скольких верстах от Ровно находится 
противник. Я ему ответил, что верстах в 25 и что приготовленная для 
представления ему недавно сформированная 100я дивизия расположена в 18 верстах 
отсюда. При этом я считал долгом предупредить, что место, на котором она 
сосредоточена, находится под огнем тяжелой артиллерии противника; я добавил, 
что считаю вполне безопасной поездку туда, так как при тумане неприятель, 
конечно, стрелять не будет: без корректирования стрельбы он зря снарядов не 
выпускает. Царь вполне с этим согласился, и в автомобилях мы поехали на место 
смотра. По моей просьбе царь наградил несколько нижних чинов георгиевскими 
крестами и медалями за оказанные ими раньше боевые отличия и пропустил войска 
мимо себя церемониальным маршем. Его сопровождал наследник. Как и прежде, 
бросалось в глаза неуменье царя говорить с войсками, он как бы конфузился и не 
знал, что сказать, куда пойти и что делать, поэтому не удивительно, что войска 
были как бы замороженными и не выказали никакой радости и подъема духа. По 
окончании смотра царь проехал еще несколько вперед и осмотрел перевязочный 
пункт, где лежало несколько раненых солдат, которых до того, пока им сделают 
операции, нельзя было перевезти вследствие крайне тяжелых ран.
      
      Генерал Иванов в течение этой царской поездки несколько раз предлагал мне 
от имени армии обратиться к царю с просьбой возложить на себя орден Георгия 4й 
степени в память того, что он находился в районе артиллерийского обстрела. Я