3й и 8й армий, остановились на гродекской позиции, на правом берегу реки 
Верещица, и что к этим войскам подошли значительные подкрепления, но в каком 
размере – мне было неизвестно. Я считал, однако, что подкрепления должны были 
быть серьезными и что противник, конечно знавший, что 3я армия пошла на 
РавуРусскую, а у Львова осталась лишь 8я армия, вероятно, сам перейдет в 
наступление. Эта мысль тем более была вероятна, что мосты на Верещице, 
разрушенные вначале австрийцами при отступлении, деятельно исправлялись, 
устраивались новые переправы и несколько сильных авангардов перешло на левый 
берег Верещицы.
      
      Являлся вопрос: при подобной обстановке переходить ли мне в наступление 
или же принять оборонительный бой? По моему неизменному правилу, которого я 
держался до конца кампании, поскольку это было хотя маломальски возможно, я 
решил перейти в решительное наступление. С рассвета 28 августа, зная, что 
противник, по всей вероятности, обладает значительно большими силами, чем я, и 
сам может перейти в наступление, я решил двинуть свои войска, ибо считал для 
себя более выгодным втянуться во встречный бой. В крайности, я всегда мог 
перейти потом к оборонительному бою, что гораздо выгоднее, чем с места сразу 
выпустить инициативу из своих рук. Такой образ действий как в этом случае, так 
и в дальнейшем ходе кампании мне значительно помогал, ибо при встречном бое 
против сильнейшего противника я смешивал его карты, спутывал его план действий 
и вносил значительную путаницу в его предположения. Это давало также 
возможность точно выяснить группировку его сил, а следовательно, и его 
намерения.
      
      В действительности австрийцы 28 августа также перешли в наступление и 
получился тот встречный бой, который я и предвидел. На всем фронте 8й армии 
силы противника по сравнению с нашими оказались подавляющими, а кроме того, он 
значительно превосходил нас количеством тяжелой артиллерии. На всем фронте с 
рассвета завязался жестокий бой. Еще в предыдущие дни австрийцы сильно наседали 
на мой правый фланг – на 12й корпус, позиция которого находилась в лесном 
пространстве; казалось, противник предполагает нанести свой главный удар именно 
на этот фланг. Я, однако же, думал, что это не что иное, как демонстрация, 
имеющая целью заблаговременно привлечь наше внимание, а следовательно, и 
резервы к нашему правому флангу. Действительно, в первый день сражения в центре 
против 7го и 8го корпусов, и в особенности на левом фланге против 24го 
корпуса, были направлены главные усилия противника. К вечеру выяснилось, что 
потери наши велики, вперед продвинуться скольконибудь значительно мы не. могли,
 и все корпусные командиры доносили, что окапываются, причем некоторые из них 
прибавляли, что сомневаются в возможности удержаться на месте против 
подавляющих сил противника, его сильнейшего артиллерийского огня и 
многочисленных пулеметов. Мой резерв был израсходован только частью. По взятым 
пленным можно было считать, что против 8й армии находится не менее семи 
корпусов, то есть почти вдвое большие силы, чем те, которыми я располагал. В 
частности, 24й корпус, упиравшийся своим левым флангом в Миколаев, форты 
которого были взяты одним полком 4й стрелковой бригады, значительно выдвинулся 
вперед и охватывался австрийцами.
      
      Имея в виду, что войска остановились к вечеру при встречном бое на 
случайных позициях и понесли уже значительные потери (в резерве у меня 
оставалась всего одна бригада пехоты), я сначала, отдавая директиву на 
следующий день, склонен был приказать отойти от занимаемых позиций, но с таким 
расчетом, чтобы центр армии занял львовские форты, а левый фланг упирался в 
форты Миколаева. Такую директиву я начал составлять, но затем меня начало 
мучить, что, по французской поговорке, «се n'est que Ie premier pas qui 
coute»21, раз войска подадутся назад, то, пожалуй, у Львова им не удержаться; 
поэтому я окончательно решил: правому флангу и центру оставаться на своих 
местах, а левому флангу, в особенности 48й пехотной дивизии, отойти с таким 
расчетом, чтобы занять высоты севернее Миколаева и на этом фланге вести пока 
устойчивый оборонительный бой; центром же и правым флангом действовать активно. 
В этом решении не отходить мне помог выказанной им радостью состоявший при мне 
для поручений Генерального штаба генералмайор Байов, которому я тут же выразил 
мою благодарность за моральную поддержку. Вместе с тем мною было приказано 
спешно вести через Галич ко Львову бригаду 12й пехотной дивизии, которая к 
тому времени подошла к Станиславову. Затем я телеграфировал командующему 3й 
армией требование немедленно вернуть мне бригаду 12го корпуса, которую он, 
вероятно по недоразумению, потащил с собой к РавеРусской. От Тарнополя мною 
было приказано экстренно вести два батальона пополнения, по 1000 человек каждый,
 также ко Львову. Второй сводной казачьей дивизии, находившейся у города Стрый, 
также было отдано приказание форсированным маршем прибыть к левому флангу армии,
 у Миколаева переправиться на левый берег Днестра и получить дальнейшее 
указание для действий от командира 24го корпуса.
      
      Таким образом, я притянул к полю сражения все, что только было возможно, 
дабы во что бы то ни стало отстоять Львов, и не терял надежды, что, дав 
израсходоваться пылу австрийцев, я затем опять перейду в наступление. Было 
весьма затруднительно в данном случае экстренно перевозить войска по железным 
дорогам, ибо. у нас в качестве подвижного состава по железной дороге 
европейской колеи могли служить только паровозы и вагоны, которые были нами 
захвачены у противника. Но часто бывает на войне, что при полном напряжении сил