наружная неприязнь к Германии. Большая же программа развития наших вооруженных 
сил выплыла не столько для того, чтобы действительно воевать с Германией, 
сколько для того, чтобы обеспечить этим мир и успокоить общественное мнение, 
понимавшее, что хотим мы или не хотим, но войны не избежать. Сам же царь едва 
ли верил, что эта война состоится. Обвинять Николая II в этой войне нельзя, так 
как не заступиться за Сербию он не мог, ибо в этом случае общественное 
негодование со стихийной силой сбросило бы его с престола, и революция началась 
бы, с помощью всей интеллигенции, не в 1917, а в 1914 году. Несомненно, что 
этим предлогом воспользовались бы немедленно все революционные силы России. 
Виноват же царь в том, что он сам не знал, чего хотел, не отдавал себе отчета в 
истинном положении дела и, окруженный лестью, самоуверенно думал, что мир и 
война в его руках; он был убежден, что он – тонкий дипломат, умело ведущий 
внешнюю и внутреннюю политику России по собственному произволу, невзирая на 
столь недавний урок японской войны и революции 1905–1906 гг.
      
      В заключение этой главы скажу: я всю жизнь свою чувствовал и знал, что 
немецкое правительство и Гогенцоллерны – непримиримейшие и сильнейшие враги 
моей родины и моего народа, они всегда хотели нас. подчинить себе во что бы то 
ни стало; это и подтвердилось последней всемирной войной. Что бы ни расписывал 
в своих воспоминаниях Вильгельм II (берлинское издание 1923 года), но войну эту 
начали они, а не мы; все хорошо знают, какая ненависть была у них к нам, а не 
наоборот.
      
      В этом отношении вполне понятна и моя нелюбовь к ним, сквозящая со 
страниц моих воспоминаний.
      
      
От Проскурова до Львова
      
      
      
      
      Вверенная мне армия к концу июля была сосредоточена на линии Печиски – 
Проскуров – Антоновцы – Ярмолинцы. имея две кавалерийские дивизии выдвинутыми 
перед фронтом армии. 24й корпус только головой своей начал подходить к месту 
сосредоточения, так что в действительности у меня к началу военных действий 
было не четыре, а три неполных корпуса, так как 1я бригада 12й пехотной 
дивизии была расположена на правом берегу реки Днестр с самостоятельной задачей.
 К ней должны были подойти три второочередные кавказские казачьи дивизии, но к 
моменту перехода в наступление начали прибывать только их первые эшелоны.
      
      Сведения о противнике были у нас довольно скудны, и, правду говоря, наша 
разведка в общем была налажена мало удовлетворительно. Воздушная разведка 
вследствие недостатка и плохого качества самолетов была довольно слабая; тем не 
менее то, что мы знали. получалось главным образом через ее посредство; агентов 
шпионажа у нас было мало; и те, которых мы наскоро набрали, были плохи. 
Кавалерийская разведка проникнуть глубоко не могла, так как пограничная река 
Збруч была сплошь и густо занята неприятельскими пехотными заставами. В общем 
нам было известно, что пока против нас больших неприятельских сил не 
обнаружено; предполагалось, что неприятельские войска сосредоточиваются на 
Серете, по линии Тарнополь – Трембовля – Чортков, но в каком количестве и как 
расположены их силы, узнать не удалось.
      
      На Збруче кроме пехотных застав 11го австрийского корпуса находилась еще 
кавалерийская дивизия, которая чрезвычайно энергично действовала на нашем 
фронте. Между прочим, она произвела нападение на 2ю сводную казачью дивизию, 
которая находилась впереди левого фланга армии у Городка. Наша казачья дивизия 
была поддержана четырьмя ротами пехоты, которые были ей временно приданы. Для 
встречи подходящего к Городку противника наша пехота заняла густою цепью 
околицу села, а также поблизости находившуюся возвышенность, имея уступом за 
левым флангом Кавказскую казачью бригаду. Пулеметы же казачьей дивизии были 
поставлены на этом же фланге так, что могли обстреливать всю местность впереди 
залегшей пехоты. Конноартиллерийский дивизион стал на позицию за селом, а 
Донскую казачью бригаду начальник дивизии взял к себе в общий резерв.
      
      Австрийская конница, подходя к Городку, развернула сомкнутый строй и без 
разведки, очертя голову понеслась в атаку на нашу пехоту в столь неподходящем 
строю. Частью артиллерийский, а затем ружейный огонь встретил эту безумно 
храбрую, но бессмысленную атаку. Вскоре и пулеметы наши стали осыпать 
австрийцев с фланга, а кавказские казаки ударили по ним с фланга и тыла. При 
этих условиях, очевидно, результат австрийской атаки оказался весьма для них 
плачевным: трупы перебитых людей и лошадей остались лежать на поле битвы, 
одиночные люди и лошади бегали по полю по всем направлениям, а остатки этой 
дивизии бросились беспорядочной толпой наутек. Распоряжался этим боем с нашей 
стороны состоявший в моем распоряжении генералмайор Павлов. Начальник же 
дивизии ограничился тем, что сидел при резерве и не допустил свежую бригаду 
резерва преследовать разбитого врага. По этой причине остатки австрийской 
дивизии с ее артиллерией и пулеметами благополучно ушли за Збруч. Пришлось 
удалить этого незадачливого начальника, которого заместил генерал Павлов.