и сослан в Туруханский или Нарымский край. Очевидно, немец, внешний и 
внутренний, был у нас всесилен, он занимал самые высшие государственные посты, 
был persona gratissima при дворе. Кроме того. в Петербурге была могущественная 
руссконемецкая партия, требовавшая во что бы то ни стало, ценою каких бы то ни 
было унижений крепкого союза с Германией, которая демонстративно в то время 
плевала на нас.
      
      Какая же при таких условиях могла быть подготовка умов народа к этой 
заведомо неминуемой войне, которая должна была решить участь России? Очевидно, 
никакая или, скорее, отрицательная, ибо во всей необозримой России, а не только 
в Петербурге немцы царили во всех отраслях народной жизни.
      
      Даже после объявления войны прибывшие из внутренних областей России 
пополнения совершенно не понимали, какая это война свалилась им на голову – как 
будто бы ни с того ни с сего. Сколько раз спрашивал я в окопах, изза чего мы 
воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какойто там эрцгерцперц с женой 
были кемто убиты, а потому австрияки хотели обидеть сербов. Но кто же такие 
сербы – не знал почти никто, что такое славяне – было также темно, а почему 
немцы изза Сербии вздумали воевать – было совершенно неизвестно. Выходило, что 
людей вели на убой неизвестно изза чего, то есть по капризу царя.
      
      Что сказать про такое пренебрежение к русскому народу?! Очевидно, 
немецкое влияние в России продолжало оставаться весьма сильным. Вступая в такую 
войну, правительство должно было покончить пикировку с Государственной думой и 
привлечь, поскольку это еще было возможно, общественные народные силы к общей 
работе на пользу родины, без чего победоносной войны такого масштаба не могло 
быть. Невозможно было продолжать сидеть на двух стульях и одновременно 
сохранять и самодержавие и конституцию в лице законодательной Думы.
      
      Если бы царь в решительный момент жизни России собрал обе законодательные 
палаты для решения вопроса о войне и объявил, что дарует настоящую конституцию 
с ответственным министерством и призывает всех русских поданных, без различия 
народностей, сословий, религии и т. д., к общей работе для спасения отечества, 
находящегося в опасности, и для освобождения славян от немецкого ига, то 
энтузиазм был бы велик и популярность царя сильно возросла бы. Тут же нужно 
было добавить и отчетливо объяснить, что вопрос о Сербии – только предлог к 
войне, что все дело – в непреклонном желании немцев покорить весь мир. Польшу 
нужно было с высоты престола объявить свободной с обещанием присоединить к ней 
Познань и Западную Галицию по окончании победоносной войны. Но это не только не 
было сделано, но даже на воззвание верховного главнокомандующего к полякам царь,
 к их великому недоумению и огорчению, ничем не отозвался и не подтвердил 
обещания великого князя.
      
      Можно ли было при такой моральной подготовке к войне ожидать подъема духа 
и вызвать сильный патриотизм в народных массах?! Чем был виноват наш 
простолюдин, что он не только ничего не слыхал о замыслах Германии, но и совсем 
не знал, что такая страна существует, зная лишь, что существуют немцы, которые 
обезьяну выдумали, и что зачастую сам губернатор – из этих умных и хитрых людей.
 Солдат не только не знал, что такое Германия и тем более Австрия, но он 
понятия не имел о своей матушке России. Он знал свой уезд и. пожалуй, губернию, 
знал, что есть Петербург и Москва, и на этом заканчивалось его знакомство со 
своим отечеством. Откуда же было взяться тут патриотизму, сознательной любви к 
великой родине?! Не само ли самодержавное правительство, сознательно державшее 
народ в темноте, не только могущественно подготовляло успех революции и 
уничтожение того строя, который хотело поддержать, невзирая на то что он уже 
отжил свой век, но подготовляло также исчезновение самой России, ввергнув ее 
народы в неизмеримые бедствия войны, разорения и внутренних раздоров, которым 
трудно было предвидеть конец.
      
      Первый акт революции (1905–1906 гг.) ничему правительство не научил, и 
оно начало войну вслепую. само подготовляя бессознательно второй акт революции.
      
      Войска были обучены, дисциплинированы и послушно пошли в бой, но подъема 
духа не было никакого, и понятие о том, что представляла собой эта война, 
отсутствовало полностью.
      
      Невольно является вопрос: что за государственные люди окружали царя и что 
в это время думали ближние придворные чины всех рангов?
      
      Подводя итог только что высказанному, я должен подтвердить твердое мое 
убеждение, что император Николай II был враг вообще всякой войны а войны с 
Германией в особенности.
      
      По традициям русского императорского дома начиная с Павла I и в 
особенности при Александре I, Николае I и Александре II Россия все время 
работала на пользу Пруссии, зачастую во вред себе, и только Александр III, 
отчасти под влиянием своей супругидатчанки, видя печальные последствия такой 
политики в конце царствования своего отца, отстал от этой пагубной для России 
традиции. Но сказать, что он успел освободить Россию от немецкого влияния, 
никак нельзя, и по воцарении слабодушного Николая II осталась лишь кажущаяся