объявила нам войну и Австрия (24 июля). Итак, совершилась давно ожидаемая и 
неизбежная катастрофа, размер и последствия которой никто тогда представить не 
мог.
      
      В каком же положении находилась к этому времени наша армия и в какой 
степени боевой готовности в этот момент оказалась Россия? Чтобы ясно это понять,
 необходимо, хотя бы в нескольких словах, вспомнить, как развивались наши 
военные силы в царствование императоров Александра III и Николая II.
      
      Александр III, человек твердый и прямой, не имел склонности к военному 
делу, не любил парадов и военной мишуры, но понимал, что для сохранения мира в 
особенности необходимо быть сильным, и поэтому требовал наивозможно большего 
усиления военной мощи России, Военный министр Ванновский при помощи даровитого 
своего помощника начальника Главного штаба Обручева за время этого 
тринадцатилетнего царствования сделал очень много и значительно упорядочил и 
развил наши военные силы, а кроме того, главное внимание обратил на 
обороноспособность нашего Западного фронта против Германии и АвстроВенгрии; 
этот театр военных действий усердно ими подготовлялся. Новая дислокация войск, 
постройка крепостей, новое устройство крепостных и резервных войск немедленно 
поставили Россию в завидное положение государства, серьезно готовящегося к 
успешной защите своих западных границ.
      
      К сожалению, с воцарением Николая II и, в особенности, с удалением 
Ванновского и Обручева картина резко переменилась.
      
      Явились, по свойству характера молодого царя, колебания то в ту, то в 
другую сторону, а новый военный министр Куропаткин не был достаточно настойчив 
в своих требованиях, не получал достаточных кредитов и старался лишь угодить 
великим мира сего, хотя бы и в ущерб делу.
      
      Несбыточные и непродуманные миролюбивые тенденции привели к фатальной для 
нас Гаагской мирной конференции, которая лишь связала наши руки и затормозила 
наше военное развитие, тогда как Германия продолжала энергично усиливаться. А 
затем мы затеяли портартурскую чепуху, приведшую к печальной памяти – японской 
войне.
      
      Эта проигранная нами война, закончившаяся революцией 1905–1906 гг., была 
ужасна для наших вооруженных сил еще в том отношении, что мы готовились упорно 
к войне на Западном фронте и в то же время неосторожно играли с огнем на 
Дальнем Востоке, фронт которого нами совершенно не был подготовлен. Только в 
самое последнее перед японской войной время мы наспех сделали коечто «на фуфу»,
 рассчитывая лишь попугать Японию, но отнюдь с нею не воевать. Когда же, 
вследствие нашей неумелой, ребяческой политики и при усердном науськивании 
императора Вильгельма, война с Японией разразилась, наше военное министерство 
оказалось без плана мобилизации и без плана действий на этом фронте.
      
      Можно смело сказать, что эта война расстроила в корне все наши военные 
силы и разбила вконец всю работу Ванновского и Обручева. Не место и не время 
перечислять тот страшный сумбур, в который ввергла эта злосчастная война армию 
России. Но чтобы дать образчик нашей боеспособности после этой войны, приведу 
для примера положение, в котором находился 14й армейский корпус в начале 1909 
года, когда я вступил в командование им (а ведь он был расположен на самой 
границе – в Варшавском военном округе). В его состав входили 2я и 18я 
пехотные и 1я Донская казачья дивизии. Из этих войск одна бригада 2й пехотной 
и одна бригада Донской дивизий находились на Волге в продолжительной 
командировке. Обоз всех частей корпуса был в полном беспорядке, а мундирная 
одежда была только на мирный состав, и имелся лишь один комплект второго срока, 
а первого срока совсем не было. Сапог было только по одной паре, и те в 
неисправности. В случае мобилизации не во что было одеть и обуть призванных 
людей, да и обоз развалился бы, как только он тронулся бы в путь. Пулеметы были,
 но лишь по 8 на полк, однако без запряжки, так что в случае войны пришлось бы 
их возить на обывательских подводах. Мортирных дивизионов не существовало. Нам 
было известно, что патронов для легких орудий и для винтовок было чрезвычайно 
мало. Когда наши отношения с АвстроВенгрией обострились вследствие аннексии 
Боснии и Герцеговины и нас, корпусных командиров, в предвидении возможной войны 
собрали в Варшаву, то для меня стало ясным, что все в таком же положении, как и 
14й корпус, и что мы в то время безусловно воевать не могли, даже если бы 
немцы захотели аннексировать Польшу или прибалтийские провинции.
      
      В 1910 году 2я пехотная дивизия отошла от меня в другой корпус, а ко мне 
вошла 17я пехотная дивизия. Отличная по составу, она по своему снаряжению была 
в еще худшем положении, чем ранее поименованные части, ибо у нее уж совсем 
никакого обоза не было (он был ею оставлен на Дальнем Востоке в 1905 году со 
всем имуществом по военному времени), а тут, на западной границе, она уже 
четыре года жила в полной беспомощности, почти голая. Если все это принять во 
внимание и вспомнить, что Сухомлинов стал военным министром лишь весной 1909 
года, справедливость требует признать, что за пять лет его управления до начала 
войны было сделано довольно много: мобилизация прошла успешно и достаточно 
быстро, принимая во внимание нашу плохо развитую сеть железных дорог и 
громадные расстояния, а о безобразном сумбуре, бывшем до него, не было и помину.