интересных для меня вечеров. Они погостили у нас недолго. После их отъезда 
наступили тревожные дни. Были маневры, пробные полеты самолетов, тогда только 
что появившихся у нас. Приезжали великие князья, различное начальство и 
иностранцы. Закопошились какието вражеские элементы. Я стал получать анонимные 
письма, что меня убьют, чтобы я не появлялся перед войсками и т. п.
      
      Вскоре в моей служебной карьере произошла большая перемена. Меня 
назначили помощником командующего войсками Варшавского военного округа 
генераладъютанта Г. А. Скалона. Жена моя уже обжилась в Люблине и очень мало 
интересовалась моей карьерой. Это меня даже огорчало. Ей не хотелось переезжать 
в шумную Варшаву. Тем не менее надо было ехать. Военный официальный Люблин и 
частный дружеский кружок знакомых провожали нас сердечно, трогательно и пышно.
      
      Приехав в Варшаву, мы остановились в великолепной гостинице «Бристоль». 
Вскоре мы с женой стали подыскивать себе квартиру в ожидании прибытия 
обстановки из Люблина. В это время весь служебный персонал Варшавы жил в 
казенных прекрасных квартирах, а генерал Скалон – в замке бывших польских 
королей. Но для его помощника казенной квартиры не было. Мы устроились на 
Уяздовской аллее, вблизи парка, в прелестной квартире и были ею очень довольны. 
Но когда моя жена узнала, что мне полагается по должности казенная дача, где 
можно провести остаток лета, то с радостью поехала туда.
      
      Наша казенная дача была в 30 верстах от города, в упраздненной крепости 
Зегрж, на берегу широкой реки БугоНарев. Это был поистине райский уголок. 
Громадный парк, чудный фруктовый сад, цветник. Дом большой, со всеми 
приспособлениями для удобной и приятной жизни и летом и зимой. Искусный 
садовник ежедневно скрашивал нашу жизнь редкими цветами, фруктами и ягодами. 
Это была не жизнь, а сплошной праздник. Телефон, соединявший нас с Варшавой, 
автомобили, постоянные приезды друзей. Там же жили на своей отдельной даче 
начальник штаба генераллейтенант Клюев со своей хорошенькой, всегда нарядной 
женой, генералквартирмейстер Постовский со своей многочисленной семьей, 
полковник Калинг с женой и дочерью и еще несколько военных семей. Скалон 
предпочитал летом жить в Варшаве, в Лазенках. Из всех генералгубернаторов, 
кажется, только Гурко любил Зегрж и проводил там каждое лето. В парке над 
обрывом над рекой был очень живописный уголок со скамейкой под старым 
развесистым дубом; перед глазами расстилалась чудесная даль. На этом дереве 
была прибита доска с надписью: «Здесь любил отдыхать генералфельдмаршал И. А. 
Гурко». И я последовал его примеру, часами просиживая на этом месте во время 
прогулок.
      
      Несмотря на многие плюсы нашей жизни в Варшаве, перевешивали всетаки 
минусы моей служебной жизни, и мы прожили там всего год с небольшим. Но об этом 
речь впереди.
      
      Мы с женой настолько полюбили Зегрж, что даже зимой несколько раз туда 
ездили. Жена моя устроила там школу для русских детей вместе с польскими и 
еврейскими. Зимой устраивала им елку, снабжала детскими книгами. На все это 
несколько косились в Варшаве, но первое время мы этого не замечали.
      
      В Варшаве нас окружало блестящее общество, элегантная жизнь, множество 
театров, в которых у меня были свои ложи (по очереди с начальником штаба), 
концерты, рауты, обеды, балы, невообразимый водоворот светской и пустой жизни, 
сплетни и интриги. Разобраться в отношениях людей, служебных и частных, было 
первоначально очень трудно. У моей жены понемногу наладилось дело, и составился 
более интимный и симпатичный кружок знакомых.
      
      Я был окружен следующими лицами. Мой ближайший начальник, командующий 
войсками Варшавского военного округа, генераладъютант Скалон. Он был добрый и 
относительно честный человек, скорее царедворец. чем военный, немец до мозга 
костей. Соответственны были и все. его симпатии. Он считал, что Россия должна 
быть в неразрывной дружбе с Германией, причем был убежден, что Германия должна 
командовать Россией. Сообразно с этим он был в большой дружбе с немцами, и в 
особенности с генеральным консулом в Варшаве бароном Брюком, от которого, как 
многие мне это говорили, никаких секретов у него не было. Барон Брюк был 
большой патриот своего отечества и очень тонкий и умный дипломат.
      
      Я считал эту дружбу неудобной в отношении России, тем более что Скалон, 
не скрывая, говорил, что Германия должна повелевать Россией, мы же должны ее 
слушаться. Я считал это совершенно неуместным, чтобы не сказать более. Я знал, 
что война наша с Германией – не за горами, и находил создавшуюся в Варшаве 
обстановку угрожающей, о чем и счел необходимым частным письмом сообщить 
военному министру Сухомлинову. Мое письмо, посланное по почте, попало в руки 
генерала Утгофа (начальника Варшавского жандармского управления). У них 
перлюстрация действовала усиленно, а я наивно полагал, что больших русских 
генералов она не могла касаться. Утгоф, тоже немец, прочтя мое письмо, сообщил 
его для сведения Скалону.
      
      В этом письме я писал Сухомлинову, что, имея в виду угрожающее положение, 
в котором находятся Россия и Германия, считаю такую обстановку весьма 
ненормальной и оставаться помощником командующего войсками не нахожу возможным,