и бросили жребий, кому выпадет эта обязанность. Об этом мне доложил командир 
бригады, также бывший лейбдрагун, барон Нетельгорст. Я от него и узнал, что 
главным воротилой в этом деле был полковник князь Урусов, старший штабофицер 
полка. Я его потребовал к себе по делам службы, сказал, что я знаю о 
подготовляемом в полку скандале, и заявил ему официально, что скандала я не 
допущу и что в этом случае он первый пострадает, ибо я немедленно доложу 
великому князю, что он – первый зачинщик в этом деле, и попрошу об исключении 
его со службы. Урусов этого никак не ожидал и до того растерялся, что мне стало 
даже жаль его. Но тем не менее эта мера привела к тому, что в полку, хотя бы 
временно, все успокоилось.
      
      Вскоре после этого великий князь Владимир Александрович, бывший шефом 
этого полка, пригласил меня к себе на семейный завтрак, после которого у себя в 
кабинете передал мне об этих слухах и просил моего энергичного содействия, 
чтобы прекратить всякую по этому поводу болтовню. Я его заверил, что все это 
мне известно и что мною приняты меры к пресечению скандала. Еще до этого я 
собрал корпус офицеров драгунского полка, причем командиру полка было 
предложено не являться на это собрание. Я дал слово офицерам, что командир 
полка изменит свое обращение с ними После этого я отправился к графу Келлеру и 
серьезно переговорил с ним. Как офицеры, так и он жаловались друг на друга. Я и 
с него взял честное слово изменить свой грубый образ действий относительно 
офицеров.
      
      Я остановился на этом инциденте лишь потому, что с именем графа Келлера 
было связано много сплетен и рассказов. Я же теперь (1924 год) прочел в только 
что изданной переписке Николая II с императрицей, что этот граф Келлер старался 
мне вредить и набросить тень на меня. Я убедился, что напрасно старался 
оберегать его от заслуженных побоев офицеров. Значит, они были правы в своей 
ненависти к нему.
      
      
Служба в Варшавском и Киевском военных округах
      
      В декабре 1908 года я получил извещение, что должен получить армейский 
корпус и что предположено мне дать 14й корпус, который стоял в г. Люблин. В 
начале января 1909 года я покинул Петербург.
      
      Приехав в Варшаву, я явился к командующему войсками округа 
генераладъютанту Георгию Антоновичу Скалону. Он принял меня очень хорошо, и я 
отправился в Люблин, которого раньше никогда не видел. Город произвел на меня 
прекрасное впечатление.
      
      Сначала начальником штаба 14го корпуса был генерал Федоров, человек 
очень толковый, дельный, симпатичный, и мне было очень приятно с ним иметь дело.
 Но у него была одна странность: он любил занимать меня очень пространными 
рассказами и, когда увлекался подробностями, всегда подкладывал одну ногу под 
себя. Это был плохой признак. Если я бывал чемнибудь занят другим, а он 
устраивался поудобнее, подложив ногу под себя, я сейчас же призывал его к 
порядку и просил принять более официальную позу. К сожалению, я вскоре 
расстался с этим милым человеком, так как он получил дивизию.
      
      Начальником штаба на его место был назначен генералмайор Леонтович, 
раздражительный, подозрительный, болезненный, неприятный человек. Мне постоянно 
приходилось разбирать разные казусы по поводу различных обид, которые ему якобы 
причиняли. В общем, это был несносный субъект, и мне пришлось представить его к 
увольнению от занимаемой должности, что мне было крайне неприятно, так как он 
был человек семейный. Вскоре его назначили начальником дивизии в другом корпусе,
 и я слышал, что он и там выказал себя с очень плохой стороны.
      
      После его ухода временно исполняли должность начальника штаба командир 
Тульского полка С. А. Сухомлин, в высшей степени толковый и исполнительный 
человек, и начальник штаба 18й пехотной дивизии полковник В. В. Воронецкий. А 
затем ко мне приехал на эту должность генерал В. Г. Леонтьев, умный, дельный, 
но, к сожалению, очень болезненный человек.
      
      Три года я прожил в Люблине, в очень хороших отношениях со всем обществом.
 Губернатором в то время был толстяк N, в высшей степени светский и любезный 
человек, но весьма самоуверенный и часто делавший большие промахи. Однажды у 
меня с ним было серьезное столкновение.
      
      Всем известно, что я был очень строг в отношении своего корпуса, но в 
несправедливости или в отсутствии заботы о своих сослуживцах, генералах, 
офицерах и тем более о солдатах меня упрекнуть никто не мог. Я жил в казармах, 
против великолепного городского сада, и ежедневно прогуливался по его тенистым 
чудесным аллеям. Прогулки эти разделял мой фокстерьер Бур. В один прекрасный 
день, когда я входил в сад, мне бросилась в глаза вывешенная на воротах бумажка,
 как обычно вывешивались различные распоряжения властей: «Нижним чинам и 
собакам вход воспрещен». Я сильно рассердился. Нужно помнить, что мы жили на 
окраине, среди польского, в большинстве враждебного, населения. Солдаты были 
русские, я смотрел на них как на свою семью.