сейчас это несвоевременно; но после 17 октября был период, когда этого не 
сказал бы никто, и мы тогда, предвидя реакцию, настаивали перед центральным 
комитетом на открытой партии. Центральный комитет не решился тогда взять на 
себя ответственность за это и отказался… Мы полагаем, что за организацию новой 
партии должны взяться люди, стоящие во главе существующей организации; если они 
возьмутся за это, то они и придадут новой партии необходимую окраску, создадут 
настроение, и тогда должна будет определиться равнодействующая обеих 
организаций. Надо сохранить существующую организацию, улучшить ее, как деловую, 
и в то же время, пользуясь имеющимися силами, качать организацию новой большой 
партии… Когда масса сорганизуется и обратится в партию, ока будет иметь 
громадную силу».
     Анненскому и Мякотину возражали многие товарищи. Сущность этих возражений 
сводилась к следующему:
     «Понимание необходимости при первой же возможности организовать открытую 
партию у нас есть, но оно дополняется еще другим пониманием, — необходимости 
упорного расчищения пути суровой борьбой, натиском сорганизованных 
конспиративнобоевых сил. Мы работаем для будущей открытой организации даже 
тогда, когда по внешности пользуемся противоположным методом, — уходим в 
подполье, кропотливо, во тьме, куем оружие и втайне готовим удары врагу. Но, 
может быть, настало время проститься с нелегальностью главной части работы? 
Ничего подобного; напротив: организации, выступившие открыто и легально, как, 
например, крестьянский всероссийский союз, железнодорожный союз и т.д., теперь 
загоняются в подполье. Я ставлю товарищам первый вопрос: считаем ли мы 
возможным обойтись дальше без террора? Если же это очевидно невозможно, то 
возможна ли организация такой партии, в программе которой стоит террор? А если 
это невозможно, то что же возможно? Здесьто и выступает следующее предложение 
товарищей; параллельно открытой партии почему не быть партии конспиративной, 
сохраняющей прежние приемы борьбы? Удвоим себя, будем существовать „в двух 
лицах“. Затруднение, повидимому, устранено, но только повидимому. На его 
место встает новое затруднение: каждая партия должна иметь определенную тактику,
 на каждый вопрос партия должна отвечать открыто. Как же стали бы отвечать обе 
партии на самые больные, самые острые вопросы? Если они будут отвечать 
одинаково, то, следовательно, это будет одна партия, и двойное существование ее 
никого не обманет. Если будут отвечать различно или если одна будет на 
известные вопросы отвечать, а другая умалчивать, то дело неизбежно кончится их 
расхождением… Неизбежно возникнут трения и борьба. Да разве мыслимо быть рядом 
в двух партиях?»
     Оратор закончил свою речь следующими словами, которые были покрыты 
аплодисментами: «Мы говорили, что рабочий класс должен быть верховным 
законодателем, но путь к такой организации, которая осуществит „прямое народное 
законодательство“, лежит через Кавдинские ущелья, а через эти ущелья необходимо 
идти сомкнутым строем, тесными группами, в них пройдешь широко развернутым 
фронтом» (речь В.М.Чернова).
     После долгих дебатов В.А.Мякотин внес на суждение съезда следующую 
резолюцию:
     
    «Признает ли съезд желательным, сохраняя пока существующую организацию 
активных сил партии, приступить при их деятельном участии, к созданию открытой 
политической партии, как особой организации, построенной на широких 
демократических началах?»
     
     Большинством всех голосов против одного при семи воздержавшихся съезд по 
поводу этой резолюции высказался отрицательно. Затем была принята резолюция И.А.
Рубановича и М.А.Натансона:
     
    «Партия социалистовреволюционеров, представительница интересов городского 
пролетариата и трудового крестьянства, объединяемых ею в единый рабочий класс, 
борющийся непримиримо против всех классов эксплуататоров и партий, их 
представляющих, как бы ни были радикальны политические программы последних, — 
стремится всей своей деятельностью к установлению такого режима, при котором 
эта борьба могла бы происходить в самых широких размерах, в самом тесном 
общении и единении с трудящимися массами, на вполне открытой арене и в кадрах 
открытой организации.
    В виду современных политических условий и потребностей текущей борьбы, 
немедленный переход от конспиративной организации к вполне открытой партии 
социалистовреволюционеров признается еще невозможным».
     
     В обоих случаях я воздержался от голосования. Я не мог голосовать за 
резолюцию Пешехонова, Анненского и Мякотина, потому что считал задачу, 
намеченную ими, практически в данное время неосуществимой: правительство 
несомненно не допустило бы легального существования партии 
социалистовреволюционеров, даже если бы боевые ее силы были выделены в особую, 
совершенно самостоятельную организацию. Опыт партии народных социалистов 
доказал впоследствии невозможность существования в России открытой 
социалистической партии: сами основатели ее, я думаю, должны признать, что, 
благодаря преследованиям правительства, ее влияние на массы было невелико, а ее 
политическое значение — ничтожно.
     Я не мог также голосовать за резолюцию центрального комитета. Я считал, 
что предложение Пешехонова, Анненского и Мякотина было в принципе верно, и что, 
наоборот, съезд, в лице центрального комитета, не уловил того противоречия в