вокзала зашел к своему знакомому, А.Ф.СулимеСамуйло. У СулимыСамуйло хранился 
его чемодан. Он переоделся, взял ключ от своего чемодана и в условленный час 
был на месте свидания.
     В указанной Татаровым квартире он никого не застал. Он опять вышел на 
улицу и заметил, что дом окружен полицией. Через два часа он был арестован на 
Марсовом поле. Ключ был найден при нем. СулимаСамуйло не без основания полагал,
 что, в случае предварительного за ним наблюдения, полиция необходимо 
проследила бы и чемодан. Она едва ли пренебрегла бы такой находкой. Можно было 
подумать, что агенты получили точное указание, где и когда можно арестовать 
Рутенберга.
     По сличении рассказа Рутенберга с рассказом о том же Татарова, оказалось, 
что Татаров сказал неправду.
     Значительнее были сообщения Новомейского. Новомейский членом партии 
социалистовреволюционеров не состоял, никакого участия в делах боевой 
организации не принимал и услуг ей не оказывал.
     Мне он был совсем неизвестен. Арестован он был по делу 17 марта и 
содержался в Петропавловской крепости. Освобожденный по манифесту 17 октября, 
он заявил, что предъявленные ему в жандармском управлении допросные пункты 
навели его на некоторые подозрения. Его связь с боевой организацией выразилась 
единственно в следующем: на свидании в ресторане Палкина он, через Татарова и 
Фриденсона, предложил доставить из Сибири несколько пудов динамита. При 
разговоре этом больше никто не присутствовал. Динамит Новомейский доставить не 
успел, разговор же стал известен жандармскому управлению в мельчайших 
подробностях. Даже порядок предъявленных обвинений соответствовал порядку 
разговора. Не оставалось сомнения, что полиция была осведомлена через 
секретного сотрудника.
     Обстановка свидания исключала всякую мысль о подслушивании. Фриденсон был 
человек слишком известный, старый и безупречный работник. Подозрение, 
естественно, падало на Татарова.
     Более того, Новомейский заявил, что в крепости его предъявляли какомуто 
человеку для опознания. Лица этого человека он разглядеть не успел. Фигурой же 
он напомнил ему Татарова; к этому Новомейский прибавил, что если бы он не знал, 
что Татаров был в эти дни за границей, он бы ручался, что это был он.
     Мы навели справки. В эти дни Татаров был еще в Петербурге.
     Фриденсон решил выяснить это дело. Подозрение не могло коснуться его, но 
он всетаки считал свою честь затронутой. Вместе со старым своим товарищем, 
покойным Крилем, он поехал в Киев, где тогда жил Татаров. Фриденсон сказал 
Татарову, что разговор с Новомейским у Палкина известен полиции; что 
Новомейский в этом, очевидно, виноват быть не может, и что, следовательно, вина 
падает либо на него, Фриденсона, либо на Татарова. Он просил Татарова 
объясниться.
     Татаров в ответ сообщил следующее.
     Защищая свою честь от позорящих ее обвинений, он обратился к 
первоисточнику. Его сестра замужем за полицейским приставом Семеновым. Семенов, 
по родству, обещал ему навести справку в департаменте полиции о секретных 
сотрудниках в партии социалистовреволюционеров. Сделал он это через некоего 
Ратаева, бывшего помощника Рачковского. (заведующий политическим розыском. — 
Ред.) Оказалось, что полиция, действительно, имеет агента в центральных 
учреждениях партии.
     Агент этот Азеф. На него и ложится ответственность за все аресты, в том 
числе и арест семнадцатого марта. Татаров же оклеветан.
     В объяснении этом многое казалось невероятным.
     Было невероятно, что полицейский пристав мог быть посвящен в тайны 
департамента полиции. Было невероятно, что член центрального комитета, имея 
связи в полиции, не только не использовал их в целях партийных, но даже не 
сообщил о них никому. Наконец, было невероятно, что товарищ может строить свою 
защиту на обвинении в предательстве одного из видных вождей партии.
     Все эти обстоятельства убедили Чернова, Тютчева и меня, что Татаров 
предатель.
     Четвертый член комиссии, т. Бах, был за границей.
     Я предложил центральному комитету взять на себя организацию убийства 
Татарова.
     Я сделал это по двум причинам. Я считал, вопервых, что Татаров принес 
вред боевой организации и в ее лице всему террористическому движению в России. 
Он указал полиции Новомейского и через Новомейского и Ивановскую (Ивановская 
жила в одних меблированных комнатах с Новомейским. См. обвинительный акт по 
делу 17 марта). Указание это привело к арестам 17 марта. Ему было известно о 
«съезде» боевой организации в Нижнем Новгороде летом 1905 года. После этого 
съезда началось наблюдение за Азефом, Якимовой и за мной. Наблюдение это 
привело к ликвидации дела барона Унтербергера и приостановке покушения на 
Трепова.
     Таким образом, Татаров фактически прекратил террор с весны 1905 г. по 
октябрьский манифест.
     Я считал, вовторых, что распространение позорящих слухов о главе боевой 
организации Азефе задевает честь партии, в особенности честь каждого из членов 
боевой организации. Защита этой чести являлась моим партийным долгом.
     Центральный комитет согласился на мое предложение и ассигновал необходимые 
средства.
     
VIII