повернул назад и пошел ему прямо навстречу. Он на моих глазах повернул лошадь и,
 усмехнувшись, сказал:
     — Ну, что же, барин, смотрите…
     Я понял, что меня арестуют.
     Я вышел на Большой проспект Петербургской стороны, и он, обогнав меня, 
поехал по направлению к Введенской улице. Я взял извозчика и велел ему ехать на 
Большой проспект Васильевского острова. Я помнил, что посредине его есть 
бульвар, и решил воспользоваться им, чтобы скрыться.
     На Тучковом мосту я услышал за собой крупную рысь. Я обернулся. Мой лихач 
догнал меня. На Большом проспекте я на ходу выскочил с извозчика и, перебежав 
бульвар, скрылся в Днепровском переулке. Весь расчет у меня был в том, что 
лихач не может с лошадью пересечь бульвар, а должен его обогнуть. Таким образом,
 я выиграл несколько минут. Лихач, действительно, погнал свою лошадь в объезд. 
Я бросился бегом по Днепровскому переулку и, свернув в Академический переулок, 
прижался к стене какогото дома и ждал. Прошло полчаса. Кругом не было ни души. 
Я решил, что мне удалось убежать. Вещей со мной не было, зайти в гостиницу 
поэтому было мне неудобно. Я вспомнил, что на Большом проспекте Петербургской 
стороны живет мой товарищ по гимназии, прис[яжный] пов[еренный] А.Т.Земель. Я 
позвонил к нему.
     Я рассказал Земелю, что за мной следят уже две недели и спросил его, может 
ли он дать мне ночлег. Земель согласился без колебания.
     На следующий день, утром, к Земелю пришел гражданский инженер П.М.Макаров, 
мой хороший знакомый: он не раз оказывал услуги боевой организации. Макаров 
сказал, обращаясь к Земелю:
     — Почему ваш дом окружен полицией?
     Дом был, действительно, окружен полицией. Было ясно, что меня всетаки 
проследили, и что мне едва ли уйти. Я начал с Земелем обсуждать, каким образом 
скрыться мне из его квартиры. Посреди разговора Земель надел шляпу и вышел на 
улицу за покупками. Макаров ушел давно. Я остался один. Прошел час, прошло два 
и три часа. Наступили сумерки. Земель не возвращался. Я не мог понять причин 
его отсутствия. Зная его, я не мог думать, что он оставил меня в таком 
затруднительном положении, но в равной степени не мог допустить, что он 
арестован. Причины для ареста не было. Земеля могли взять, только обнаружив 
меня у него. Но полиция с обыском не являлась, и я, хотя и окруженный со всех 
сторон, был еще на свободе.
     Часов в 8 вечера я, не дождавшись Земеля, решил выйти на улицу. Я надел 
его пальто и прошел мимо дворников в ворота. Дворники не обратили на меня 
никакого внимания. Шел дождь, началось наводнение. Филеров не было видно. Я 
взял извозчика и поехал на Финляндский вокзал. Как оказалось впоследствии, 
Земель был арестован на улице и отвезен в охранное отделение. До вечера полиция 
принимала его за меня. Только к ночи выяснилось, что произошла ошибка. Тогда 
был сделан безрезультатный обыск у него на квартире.
     Я поехал на дачу в Финляндию к А.Г.Успенскому. Я был в нерешительности, 
что мне теперь предпринять. Об Азефе известий я не имел. Я склонялся к тому, 
чтобы из осторожности прожить несколько дней в Финляндии и только тогда начать 
поиски Азефа. Но на дачу к Успенскому на другой день приехал член 
петербургского комитета В.З.Гейнце. Он сказал мне, что Азеф выехал за границу. 
Он же сообщил мне следующее.
     К члену петербургского комитета Ростовскому явилась незнакомая дама и 
принесла анонимное письмо: в письме этом говорилось, что инженер Азеф и «бывший 
ссыльный Т.» (Татаров) — секретные сотрудники департамента. Затем перечислялось,
 что именно тот и другой «осветили» полиции.
     Письмо это не вызвало тогда во мне никаких сомнений: уже не говоря об 
Азефе, я и Татарова не мог заподозрить в провокации. Но я не понимал 
происхождения и цели этого письма и решил, поэтому, ехать за границу 
посоветоваться с Гоцем и Азефом. Я понимал только, что письмо это, во всяком 
случае, доказывает осведомленность полиции, и что нам поэтому невозможно 
немедленно приступить к дальнейшей работе.
     Все члены боевой организации, кроме приехавшей впоследствии в Женеву Доры 
Бриллиант, остались в России. Для перехода через границу я обратился в 
Гельсингфорсе по данному мне Гейнце адресу к члену финской партии Активного 
Сопротивления Евве Прокопе.
     В Гельсингфорсе я встретил Гапона: он жил в Скатудене у студента Вальтера 
Стенбека. Когда я пришел к нему вечером, он уже спал. Вокруг его дома дежурила 
вооруженная стража, — члены партии Активного Сопротивления.
     Гапон проснулся и, увидев меня, приподнялся с кровати. Первые его слова 
были:
     — Как ты думаешь, меня повесят?
     Я удивился его вопросу. Я сказал:
     — Вероятно.
     — А может быть в каторгу? А?
     — Не думаю.
     Тогда он робко спросил:
     — А в Петербург можно мне ехать?
     — Зачем тебе в Петербург?
     — Рабочие ждут. Можно?
     — Пути всего одна ночь.
     — А не опасно?
     — Может быть и опасно.
     — Вот и Поссе мне говорит, что опасно. Убеждает не ехать. Как ты думаешь,