В начале августа Азеф вернулся в Нижний. Первые его слова были:
     — За нами следят.
     Он рассказал мне, что заметил за собой филеров. Я не замечал за собой 
никаких признаков наблюдения и поэтому сперва не поверил ему.
     Тогда он сообщил мне, что он не только сам за собой замечал филеров, но 
что его дважды предупредили посторонние люди: в первый раз в Москве, после 
свидания его с Якимовой в кофейне Филиппова, какойто незнакомый ему человек на 
улице обратил его внимание на наблюдающих за ним филеров, и второй раз 
кондуктор железной дороги прямо указал ему в вагоне на них. Азеф решительно 
настаивал на том, чтобы немедленно всем нам уехать из Нижнего, но я долго еще 
протестовал: мне было жаль ликвидировать дело барона Унтербергера.
     Дня через два Азеф и Зильберберг заметили за собой на улице филера. Я, 
вернувшись к себе в номера, обратил внимание на какоето едва уловимое 
изменение в отношении ко мне номерной прислуги. Но я всетаки склонен был 
думать, что мы преувеличиваем опасности и, в сущности, никакого наблюдения за 
нами не производится. Я спросил Зильберберга:
     — Вы уверены, что за вами следили?
     — Я не уверен, — отвечал он, — но у меня неприятное ощущение, точно с нас 
не спускают глаз.
     В тот же день вечером, когда я с Азефом сидел в ресторане на ярмарке, мне 
показалось, что в залу вошел Статковский, чиновник особых поручений при 
петербургском охранном отделении. Я со студенческих лет не видел Статковского и,
 конечно, мог ошибиться, но сходство было так велико, что я обратил на это 
внимание Азефа.
     Осторожность требовала немедленных и решительных мер. Продолжая 
нижегородское дело, мы могли окружить филерским кольцом всю организацию, что 
неизбежно привело бы ее к окончательному разгрому. Перед нами, таким образом, 
стояла уже не та задача, которая была раньше, — не убийство Трепова, а 
сохранение организации, — задача менее почетная, но не менее трудная.
     Первым уехал из Нижнего Зильберберг. Ему счастливо удалось ускользнуть от 
наблюдения, и, по приезде в Петербург, он, купив пролетку и лошадь, стал 
извозчиком. Азеф скрылся. Якимова, за которой с самого Минска было учреждено 
строгое наблюдение, была арестована во Владимире. В «дни свобод» ее судили 
судебной палатой за побег из Сибири, и она по судебному приговору была 
возвращена на место своей первоначальной ссылки. Со мной случилось следующее.
     Азеф назначил мне через три недели свидание в Петербурге. Эти три недели 
мы, — каждый порознь, — должны были посвятить сокрытию своих следов. Я прибег к 
хитрости: я выехал из Нижнего с поездом, который приходил в Москву за полчаса 
до отхода с Брянского вокзала курьерского поезда в Киев. В Москве мне едва 
хватало времени, чтобы переехать с одного вокзала на другой. Филеры не могли 
знать заранее, куда я в Москве поеду. Поэтому на Нижегородском вокзале я громко 
велел носильщику нанять лихача на Брестский, т.е. Смоленский, а не Киевский 
вокзал. Отъехав на лихаче полверсты, я спросил его:
     — Куда ты едешь?
     — На Брестский, как приказывали.
     — На Брянский, а не на Брестский. Поезжай на Брянский.
     Лихач повернул. За нами не было никого, и я уехал в Киев, в уверенности, 
что мой отъезд никем не замечен. В Киеве я переменил костюм и решил несколько 
дней провести у моего товарища по университету Данилова, служившего на станции 
Жмеринка, между Киевом и Одессой. Я взял билет до Одессы, но в Жмеринке 
соскочил с третьим звонком на платформу. На мое несчастие Данилов и вся его 
семья уехали в Киев. Дома была только прислуга. Я сказал ей, что я двоюродный 
брат Данилова и остался один в пустом доме. Так прожил я в Жмеринке дней пять, 
пока не приехал хозяин. В полной уверенности, что я теперь совершенно свободен 
от наблюдения, я решил выехать в Петербург. До условленного с Азефом срока 
оставалось дней семь. На всякий случай я заехал еще в имение рекомендованного 
мне Азефом товарища Гедды, агронома в Клинском уезде. На другой день после 
моего приезда встревоженная хозяйка вошла ко мне в комнату:
     — За вами следят.
     — Не может этого быть.
     — Только что приходил садовник, говорит, что со станции приехали двое 
сыщиков и спрашивают о вас.
     В это время приехал сам Гедда. Он рассказал, что один из железнодорожных 
служащих сообщил ему, что в Клину и на соседней с ним станции когото поджидают 
филеры. Очевидно, мне не удалось скрыться от наблюдения. Очевидно было и то, 
что дальше оставаться в имении нельзя.
     В тот же вечер Гедда сам запряг лошадь и отвез меня не на станцию, а на 
маленький, в стороне от Клина, полустанок. Когда я садился в поезд, на 
полустанке этом не было, кроме сторожа, ни души. Я поехал обратно в Москву с 
таким расчетом, чтобы в Москве захватить курьерский поезд на Петербург. Между 
приходом моего поезда и отходом петербургского оставалось 15 минут. Мне нужно 
было только выйти из вагона и на том же вокзале, даже на той же платформе, 
незаметно пройти в уже составленный поезд. Я так и сделал.
     Я приехал в Петербург утром. Я не знал, следят ли за мной, или мне удалось 
скрыться от наблюдения. До вечера я не замечал за собой филеров. Вечером же, 
около 7 часов, я, выходя из Зоологического сада, заметил извозчикалихача, 
который, не предлагая мне сесть, медленно тронулся за мной. Я прошел на 
Зверинскую улицу, он поехал за мной вслед, я свернул в Мытинский переулок, он 
немедленно свернул за мной. Так следил он около часа. На Церковной я круто