боевой организации, но и адрес ее.
     С этого момента боевая организация была в руках полиции, и арест ее был 
вопросом короткого времени.
     Ни Гоц, ни Тютчев, ни члены боевой организации, конечно, ничего не знали о 
роли Татарова, большинство не знало даже, что он состоит в партии. Только 
значительно позже, когда было учреждено над ним следствие и еще после его 
смерти; — вполне выяснилось, что он был одной из главных причин арестов 17 
марта.
     Тютчев, рассказывая о положении дел в Петербурге, даже не упоминал о 
Татарове. Ему, конечно, и в голову не приходило, что Татаров мог иметь 
какоелибо отношение к разгрому боевой организации, о котором «Московские 
Ведомости» писали, как о «Мукдене русской революции». Но, рассказывая об 
арестах, Тютчев сообщил подробность, тогда оставшуюся необъясненной: дня за два 
до 17 марта к нему позвонил телефон, и чейто мало знакомый голос сказал: 
«Предупредите, — все комнаты заражены». Затем телефон зазвонил отбой.
     Тютчев немедленно предупредил о слышанном Ивановскую, но Ивановская, в те 
дни больная, не обратила на это предупреждение достаточного внимания.
     Дальнейшая судьба лиц, арестованных 17 марта, была следующая. Обвинение, 
возникшее против Басова, Агапова (Дулебова), Подвицкого, Шиллерова, 
ВолошенкоИвановской, Моисеенко, Барыкова, Барыковой, Шнеерова, Загороднего, 
Надеждиной, Новомейского, Шергова, Эфрусси и Кац, было прекращено по манифесту 
17 октября (указом от 21 октября), а обвинение по отношению к Леонтьевой — «за 
душевной болезнью», как сказано в официальном документе. Все они, кроме Агапова 
(Дулебова), страдавшего в Петропавловской крепости нервным расстройством, были 
освобождены. В боевую организацию из них вернулись лишь Моисеенко и Шиллеров. 
Загородний был арестован в декабре 1905 г. по делу о динамитной мастерской в 
Петербурге, и дальнейшая судьба его мне неизвестна. Эфрусси приняла участие в 
терроре много позже, в 1907 году. Агапов (Дулебов), нервное расстройство 
которого перешло в душевную болезнь, был переведен из крепости в больницу 
Николаячудотворца. В ноябредекабре 1905 г. мы сделали попытку освободить его 
из больницы, и Моисеенко вел с этой целью переговоры с одним из больничных 
врачей, Трошиным. Переговоры эти кончились неудачей, и Агапов, так и не открыв 
своего настоящего имени, умер в той же больнице в 1908 году. После него остался 
один мне известный документ, — письмо, написанное им перед убийством уфимского 
губернатора Богдановича. Вот оно:
     
    «Товарищи, думаю, что мне не нужно объяснять вам, почему я иду убивать 
уфимского губернатора, думаю, что вы хорошо понимаете, что это необходимо. 
Нельзя допускать, чтобы нас давили, как рабов, нельзя допускать, чтобы нашу 
кровь проливали, как воду. А за свою свободу, за свое счастье мы должны сами 
бороться. Но я хочу, товарищи, сказать вам одно: я иду выполнить приговор 
боевой организации не потому, что не верю в рабочее движение, и сознаю, что 
если не будем наказывать разбойников и палачей народа, то падет дух, и мы не 
будем двигаться вперед. Может быть, скажут, что я повредил рабочему движению 
своим поступком. Могу сказать, товарищи, вредить я не хотел, думал много над 
этим, чувствую и верю, что это нужно сделать, потому что за каждый мирный 
протест нас ожидает наглое издевательство. Выходя на демонстрацию, не поспеем 
поднять знамя, как на нас сейчас же налетают озверелые казаки, жандармы и 
шпионы, и начинается дикая расправа: бьют нагайками, бьют шашками, топчут 
лошадьми, увозя в участок, нагло издеваются над личностью демонстрантов. Кто 
виноват во всех этих зверствах? Наши министры, генералгубернаторы и 
губернаторы. И вот я считаю счастьем, что на мою долю выпало отомстить этому 
извергу, уфимскому губернатору. По произволу его было пролито много крови 
златоустовских рабочих. А за проливаемую кровь должна течь кровь угнетателей. И 
вот я от всей души хочу принести своим братьям пользу, и верю в это дело так же,
 как и в наше общее дело. Верю, что мы победим. Верю, что хищный коршун, т.е. 
царское самодержавие, которое рвет на части русский народ, не долго еще будет 
пить нашу кровь. Боритесь же, товарищи. Боритесь за благо народа, за лучший мир,
 за святую свободу. Боритесь же, товарищи, не покладая оружия до тех пор, 
покуда не разлетится в прах русское самодержавие».
     
     Идя на убийство Богдановича и оставляя это письмо, Дулебов не сомневался, 
что будет арестован и казнен. 6 мая он шестью выстрелами из браунинга застрелил 
в городском саду Богдановича и бежал.
     Убийство было совершено им одним, вопреки следующему заявлению, 
напечатанному в № 24 «Революционной России»:
     «13 марта 1903 года, по приказанию уфимского губернатора Н.М.Богдановича, 
войска стреляли в толпу забастовавших рабочих Златоуста, не переставая 
преследовать залпами даже бегущих. Было убито наповал 28 человек, ранено около 
двухсот, из которых несколько десятков уже умерло от ран… Среди убитых и 
раненых оказалось немало случайных зрителей трагедии, женщин и маленьких детей…
     6 мая, по постановлению боевой организации партии 
социалистовреволюционеров, двумя ее членами убит уфимский губернатор Н.М.
Богданович».
     Егор Олимпиевич Дулебов родился в 1883 или в 1884 г. По происхождению 
крестьянин, он работал слесарем в железнодорожных мастерских в Уфе. Зимой 1901 
года он вошел в революционный кружок рабочих, во главе которого стоял высланный 
тогда под надзор полиции в Уфу Егор Сергеевич Сазонов. От Сазонова он и получил 
первые уроки революционного социализма. Гершуни, организуя убийство Богдановича,
 выбрал его для исполнения акта. После 6 мая Дулебов перешел на нелегальное