здесь, выход за забор не разрешается". Вот, собственно, и все.

Петляковцы интересуются, что будут делать они. "Вливаетесь в КБ 103 и будете 
работать над 103-В". Затем руководство нас покидает.

В баню идем комнатами, то есть по 10 человек с попкой. Баня далеко, он сажает 
нас в трамвай, покупает билеты и мы трясемся в толпе омичей, общаемся со 
"свободой". Арестантская жизнь оборачивается настоящим балаганом. В бане моемся 

все одиннадцать человек, вместе с попкой. Не знаем, за кого нас принимают, но 
когда он покупает 11 билетов, это вызывает любопытство. Впрочем, раздевшись, мы 

все одинаковы, и разобрать в наполненной паром бане, кто преступник, кто 
охранник, затруднительно... Блаженные от мытья и чистоты, таким же манером 
возвращаемся в шарагу.

На третий день подобной курортной жизни появляется Н. И. Базенков, от которого 
мы узнаем: никакого авиазавода в Омске нет! Нам отведены недостроенный 
автосборочный завод и завод тракторных прицепов. На их базе мы должны 
организовать новый завод 166 и в декабре (!!!) начать выпуск самолетов. Сюда 
эвакуируются наш 156-й завод, завод 23 из Ленинграда, строивший У-2, и Киевский 

ремонтный завод No 43.

ОКБ В. М. Мясищева и Д. Л. Томашевича расквартированы за Иртышом в Куломзино. 
Там на базе ремонтных мастерских школ летчиков и аэродрома ГВФ организуется 
другой новый завод 266. Туполев прибудет через пару дней.

Утром нас выведут на работу - разыскивать в диком хаосе разгруженных эшелонов 
наши грузы и сносить их в отведенное место. Где будет ОКБ - пока неизвестно. 
Вольняг сейчас распределяют на постой к аборигенам. Пока же они ночуют в поле, 
на своих вещах.

"Адски пикантно", - говорят в такой ситуации: уже август, до выпуска самолетов 
осталось пять месяцев, а нет ни стен, ни крыш, ни воды, ни электричества - 
ничего. Мы мрачнеем, но Николай Ильич бодр: "Вчера сам видел, как в чистом поле 

заработали первые станки! Со всех сторон свозят заключенных - раскулаченных и 
уголовников, рядом с площадкой завода организуется лагерь. Они будут строить 
корпуса вокруг работающих станков".

Ничего не скажешь, задумано лихо. Мы интересуемся - а как с морозами? "Говорят 
- 
с середины октября, но доживем - увидим" - отвечает Николай Ильич.

Через день утром нас: Черемухина, Озерова, Соколова, Стерлина, Надашкевича, 
Сапрыкина, Френкеля, Егера, Немана, Чижевского, Вигдорчика просят остаться в 
шараге. Подходит автобус, нас рассаживают и везут к центру города. Огромная 
площадь, на ней здание театра, а левее - большой серый дом новой постройки, у 
дверей - охрана НКВД. Это областное управление, нас уже ждут и проводят в 
бельэтаж, в приемную. Секретарши, чины, с любопытством рассматривают невиданных 

столичных "врагов". В приемной к нам присоединяются Мясищев, Томашевич, 
Склянский - их привезли из-за Иртыша на пароходе. Как и мы, они ничего не знают,
 
как и нам, им не говорили ни слова - куда, зачем?

Выходит адъютант и просит в кабинет, - он велик и роскошно пуст! Через 
несколько 
минут открывается противоположная дверь и из неё выходят два генерала НКВД, 
Андрей Николаевич, Кутепов, Базенков и Балашов. Возникает нечто вроде немой 
сцены в "Ревизоре". Мы успеваем заметить блестящие и радостные глаза А. Н. 
Туполева. Генерал подходит к столу, берет лист роскошной, веленевой бумаги, 
становится в позу, словно он римский прокуратор, и проникновенным, почти 
шаляпинским голосом начинает читать:



"По докладу коллегии НКВД Правительство Союза, учитывая добросовестную работу 
нижепоименованных специалистов над самолетами (следует перечень машин), 
постановляет освободить из-под стражи:

1. Черемухина Алексея Михайловича,

2. Мясищева Владимира Михайловича,

3. Маркова Дмитрия Сергеевича..."


Он перечисляет всех 18.