могут полететь головы, не наши, которые стоят дешево, а свои собственные, "а 
это 
всегда неприятно", как поется в песенке.

Понимая, какой это удар для зэков, "руководство" пускает "парашу"[35. Параша - 
сосуд для нечистот, устанавливаемый в камере тюрьмы. Кроме этого, на 
арестантском языке - слух] - освобождены мы будем, как только 103-5 покажет 
свои 
лётные данные.

Несмотря на эти посулы, подъём, царивший среди зэков последние дни, сменяется 
не 
менее острой депрессией. Людей словно подменили. Пустяковые вопросы, решавшиеся 

вчера походя, превращаются в квадратуру круга. Кабина никак не может 
скомпоноваться, обводы меняются ежечасно, не лезет на своё место мотор, 
поползла 
центровка, нужно новое шасси, изменения увеличиваются и растут, как снежный ком.
 
Старик сидит в бригаде Егора до глубокой ночи, технические конфликты 
перерастают 
в личные, дружеское сообщество способных людей превращается в сборище 
неврастеников, все летит к черту, налицо угроза полного развала.

Чувствуя трагизм обстановки, АНТ идет на беспрецедентный шаг. Вечером собирает 
собрание всех зэков, участвующих в проекте 103, - разумеется, это делается 
нелегально. Выставлены свои "посты", "папа" очень подробно изложил все 
перипетии, вызвавшие изменения, информировал о собраниях, куда его приглашали, 
и 
о принятых там решениях, а закончил так:



"Нас не информируют, нам приказывают, однако, только осёл может не видеть, что 
дело идет к войне. Не менее четко вам ясно, что никто, кроме нас спроектировать 

нужный стране бомбардировщик не может. Вероятно, я буду прав, если скажу, что 
мы 
любим свою родину не менее других и, наверное, больше, чем те, кто нас собрал 
здесь. Условия трудные, а если отрешиться от личных огорчений и взглянуть 
шире, - трагические. И понимая все это, я ставлю перед вами задачу, которую 
кроме вас, никто не выполнит. А вы, - я знаю, что вы выполните, на то вы есть 
вы. Мы должны вложить в 103-ю максимум своих способностей и знаний, больше того,
 
максимум таланта. Давайте в последний раз сожмем зубы и решим эту задачу. 
Времени у нас в обрез, надо успеть. В этом залог освобождения. Нельзя нам к 
войне оставаться арестантами, нельзя воевать в цепях".


Расходились мы молча, уж очень тяжела была ответственность. Через день Кутепов 
с 
усмешкой спросил А. Н. Туполева: "Что это вы за собрание устроили, в профсоюз 
выбирали, что ли?" Кто-то успел уже продать.

С этого дня мы работаем до глубокой ночи. "Руководство" не протестует, более 
того, часам к 11 вечера в столовую приносят простоквашу, чай, хлеб, масло. 
"Вольняг" перевели на обязательный десятичасовой рабочий день, большинство 
воскресений они также работают. Перед начальством не выскажешься, и они 
жалуются 
нам: "Жить все труднее и труднее, продукты постепенно исчезают, надо стоять в 
очередях, а времени нет". В народе зреет уверенность в неизбежной войне. Люди 
понимают это нутром, они ждут каких-то убедительных слов от партии, от 
правительства, но их нет!

В один из таких вечеров, когда работалось необыкновенно хорошо и легко, 
скрипнула дверь, но вместо попки в зал вошел главный. Он подошел к освещённому 
столу, пододвинул стул и, поджав под себя ногу - его любимая поза - присел.

- Работаешь? - спросил старик.

- Да, вот заканчиваю узлы 103-5.

- Всем ты хорош, только воняешь своим табачищем, - надо сказать, что АНТ не 
выносил табачного дыма, ибо всю жизнь болел лёгкими. Щадя его здоровье, мы 
никогда не курили в его присутствии, и я притушил папиросу. Повертевшись на 
стуле, он устроился поудобнее и замолчал. Всем нам давно хотелось узнать 
подробности о его аресте, - как шло следствие, пытали ли его, в чем его 
обвиняли 
или так же, как большинству, предложили самому выдумать что-нибудь подходящее? 
Но для подобного разговора нужна была соответствующая обстановка, если хотите,