Поездки наши проходили по стандарту. Во двор КОСОСа подавали большой автобус. 
Задний ряд сидений занимали "попки", затем, пересчитывая, по одному впускали 
зэков, на передних сидениях рассаживалась вторая группа попок, а рядом с 
шофером 
- Крючков. Туполев имел постоянное место в правом переднем углу. Между ним и 
дверью на откидном сиденье сидел один из охранников. На всем пути мы с 
оживлением рассматривали в окна жизнь города, природу, В автобусе была эрзац-
свобода, решеток не было, мы как бы окунались в жизнь свободного города...

Здесь я забегу вперед. В одну из поездок, весной, когда по промоинам бежали 
ручьи, на потолке автобуса весело мельтешили солнечные блики, яростно чирикали 
воробьи и через открытые окна вливался бодрящий весенний воздух, - в самой гуще 

площади Преображенской заставы у нас прокололась шина. Возникла драматическая 
ситуация! Ведь выпустить на улицу нас нельзя! Посоветовавшись, попки вылезли 
сами и расположились вокруг, дверь осталась открытой. Хотя все они были в 
штатском, оттопыренные пистолетами зады не ускользнули от внимания мальчишек. 
Стайка их сперва робко, а потом все нахальнее крутилась вокруг нас. Наконец, 
один из них сунул голову в дверь и предерзко заметил: "А мы знаем, кто вы". 
Сидевший первым АНТ заинтересовался: "Ну, кто же?" Не смущаясь его 
патриархальным видом, мальчишка бросил: "Жулики!" Часто после этого АНТ с 
грустной усмешкой звал нас: "Ну, жулики, пошли" или "давайте-ка, жулики, 
обмозгуем", - видимо озорник ранил его. Через много лет мы группой ехали в его 
ЗИМе, был мартовский день и на деревьях на набережной Яузы шумели и дрались 
воробьи. "А помните, как нас жуликами обозвали? Ведь метко подметили, а?"

Но вернемся назад, в осень. Машину по первой пороше выводят на поле, колеса 
прочерчивают по мягкому снегу ясные, четкие следы. М. А. Нюхтиков в кабине один 

пробует двигатели, винты гонят облака снега. Наконец все опробовано и старик 
кричит ему "с Богом!" Нюхтиков дает газ, машина трогается и исчезает в облаках 
мягкого снега. Проходит несколько минут, и стремительная, красивая и хищная 
103-
я появляется в конце бетонки. Вот Нюхтиков разбегается, тормозит, вновь 
разбегается. Проделав эту операцию три раза, он заруливает на стоянку. В нашей 
группе споры - оторвался или нет? Десятки самолетов проходили свою первую 
рулежку на наших глазах, но не было случая, чтобы такой спор не возник.

Нюхтиков подрулил, выключил моторы, уютно потрескивают остывающие на морозце 
выхлопа. Он спускается по лестнице: "Все в порядке, готов к вылету". 
Рапортующий 
арестанту полковник ВВС - тоже неплохо! Для первого вылета самолета нужна куча 
бумаг - сто куч. Несколько дней АНТ, вызывая то одного, то другого из нас, 
разбирается в манускриптах, чтобы на каждом из них поставить 011.

Как дети, играющие в таинственное, верят, что если Бог захочет, то палка 
выстрелит, взрослые дяди из НКВД подозревают, что так может быть, и для 
отпущения грехов страхуют себя бумагами со штампиками 011.

Наконец, все формальности соблюдены, запрошен прогноз погоды, назначен день 
вылета. Взволнованные до последней степени, едем в Чкаловскую и мы. Наш 
неторопливый автобусик одну за другой обгоняет роскошные машины с 
"руководством". На этот раз отброшена инфантильность и на сладкий пирог со всех 

сторон слетаются чёрные, большие и жирные мухи.

Нюхтиков и штурман Акопян надевают парашюты и, сосредоточенные, молчаливые, 
занимают свои места. Вероятно, хотя он потом отрицал это, идти в первый вылет 
на 
машине, спроектированной "врагами", волнительно. А может быть, он никогда в это 

не верил? Чужая душа - потемки. Запущены двигатели, хищное тело 103-й рвется в 
воздух. Нюхтиков поднимает руку, мотористы вытаскивают колодки, и машина 
медленно движется на старт.

Вслед за ней спокойно, не торопясь, шагает АНТ, и такова внутренняя сила этого 
человека, что никто его не останавливает и никто не идет его сопровождать. Он 
идет наискось поля, подходит к полосе и останавливается, и мы твердо знаем, что 

где-то рядом самолет оторвётся. Так всегда, при каждом вылете. Что-то сейчас в 
голове этого одинокого пожилого человека? Жена - в тюрьме, дети - неизвестно 
где, сам он в ЦКБ, а его творение, от которого зависит так много, сейчас уйдет 
в 
небо.

Гул моторов нарастает. Нюхтиков отпустил тормоза, самолет набирает скорость, 
отрывается и исчезает в осенней дымке. И тут напряжение, державшее нас 
взвинченными, спадает, и все становится удивительно будничным. Ну и что же? Еще 

один самолет вылетел.