и мы изрядно без него поволновались, а вернувшись, рассказал:



"Мой доклад вызвал у Берия раздражение. Когда я закончил, он взглянул на меня 
откровенно злобно. Видимо, про ПБ-4 он наговорил Сталину достаточно много, а 
может быть, и убедил его. Меня это удивило, из прошлых приемов у Сталина я 
вынес 
впечатление, что он в авиации если и не разбирался, как конструктор, то все же 
имел здравый смысл и точку зрения. Берия сказал, что они со Сталиным разберутся.
 
Сутки я волновался в одиночке, затем был вызван вновь. "Так вот, мы с товарищем 

Сталиным ещё раз ознакомились с материалами. Решение таково: Сейчас и срочно 
делать двухмоторный. Как только кончите, приступите к ПБ-4, он нам очень нужен".
 
Затем между нами состоялся такой диалог:

Берия: - Какая у вас скорость?

Я: - Шестьсот.

Он: - Мало, надо семьсот! Какая дальность?

Я: - 2000.

Он: - Не годится, надо 3000! Какая нагрузка?

Я: - Три тонны.

Он: - Мало, надо четыре. Всё!

Обращаясь к Давыдову: "Прикажите военным составить требования к двухмоторному 
пикировщику. Параметры, заявленные гражданином Туполевым, уточните в духе моих 
указаний".

На этом аудиенция закончилась, мы вышли в секретариат, Давыдов кивнул головой 
Кутепову и Балашову, те на цыпочках подобострастно скрылись за священными 
дверями, и вскоре, уже в виде гостиничных боев, появились обратно, нагруженные 
чертежами и расчетами".


Позднее, уже на свободе, он поделился с нами:



"Немного у меня было таких напряжённых и ответственных разговоров в 
правительстве, разговоров, от которых зависела судьба всех нас. Делать ПБ-4 
было 
безумием. Военные её, конечно, забраковали бы и были бы правы, ибо пикировать 
на 
ней на точечные цели, конечно, было невозможно. Отрицательное заключение Берия 
квалифицировал бы как вредительство, ведь ему нужно было бы оправдаться. 
Вспоминая его злобный взгляд, я склонен считать, что он, не задумываясь, принес 

бы нас всех в жертву, а что ожидало бы нас?"


Когда он вернулся и изложил события, которые произошли с ним в эти три дня, все 

вздохнули с облегчением, на сей раз грозу пронесло, и открылись какие-то, хотя 
и 
смутные, но перспективы. Работа над ПБ-4 не вызывала сомнений, она была бы 
равносильна строфе из песни революционеров: "Вы сами копали могилу себе, готова 

глубокая яма". Чудовищное напряжение сменилось чувством облегчения, душевной 
свободы, мир показался опять розовым. Люди вздохнули, в глазах появилась жизнь, 

появились интересы.

Вскоре состоялся переезд в Москву, сформировался коллектив ОКБ-103, и работа 
закипела.

Служба информации в СССР всегда была поставлена из рук вон плохо, особенно это 
относилось к оборонной промышленности, где всё было засекречено. Если работе 
конструкторов самолетов это и мешало, то терпимо. Но для занимавшихся 
оборудованием это было камнем преткновения. Оторванные на целых два года от 
жизни, наши зэки совершенно не знали, что ставить на "103". А ставить надо было 

все самое новое и лучшее. И вот трое, отвечавшие за него, - Надашкевич,